Дьявольщина   ::   Уэстлейк Дональд

Стоя у дверей, Дорис зашептала:

— Как ты собираешься его открыть? Мы же не можем его взорвать.

— Я знаю, где она записывает шифр, — прошептал я в ответ и стал перелистывать маленькую телефонную книжку на столике. — Она не может запомнить цифр, — пояснил я Дорис, — поэтому заносит их сюда под видом телефонного номера.

— Невероятно, — сказала Дорис. — На какую букву? На “К” — как “комбинация”?

— Нет. На “З” — как “запор”. Матушка у нас грамотная.

— Ты хочешь сказать — педантичная, — выдохнула Дорис.

После недолгих размышлений мне удалось выяснить цифровую комбинацию: влево — 8, вправо — 26, влево — 12, вправо — 33.

Вернувшись к сейфу, я открыл его, переложил драгоценности к себе, захлопнул сейф и направился к двери, как тут Дорис прошептала, что кто-то идет.

Я скользнул под кровать. Дорис отступила за дверь.

Это была, к несчастью, мать. Она зашла в комнату, включила маленький ночник — она не любила в спальне яркого света — и стала рыться в шкафу, подрагивая стрелами в колчане за спиной.

Дорис же на самом виду! Чуть выглянув из-под кровати, я увидел, что дверь полуоткрыта, а Дорис за ней, и стоит матери оглянуться, она обнаружит ее!

Но мать ее не заметила. Дорис прикрыла нижнюю часть лица с зеркальцем обтянутыми в черное руками и на фоне темной двери стала невидимой, как стекло. Я сознавал, что она все еще там, лишь потому.., лишь потому, что просто знал об этом.

Наконец мать удалилась, а через пару минут и мы вслед за ней. Мы вернулись в главный зал, где вновь некоторое время помаячили, танцуя и беседуя, — готовя таким образом свое благополучное отбытие. Человек сорок человек увидят, как мы спокойно уходим. Кому взбредет в голову заподозрить нас в воровстве?

Я уже стал со всеми прощаться, как вдруг тяжелая рука легла мне на плечо и знакомый голос произнес:

— Постойте, вас хотят видеть.

Обернувшись, я увидел своего старшего брата Джокко, футболиста, громадного и плотного, как и прежде, одетого Тарзаном. Я высвободился и сделал шаг в сторону двери, но тут увидел, что он улыбается во весь рот. Он не догадался, кто я, — я ему был нужен для чего-то другого.

— Что случилось? — спросил я.

— Пойдемте, — сказал он по-детски восторженно и таинственно, — там увидите.

Я двинулся за ним, каждую секунду готовый к бегству. Мы подошли к эстраде, где толклись недоуменно несколько Чертей, Дорис и — поодаль, у микрофона, — моя мать.

Джокко подтолкнул меня к прочим Чертям, и мать объявила во всеуслышание:

— Внимание, начинаем вручать призы!

Призы?

Когда публика затихла, мать продолжила:

— Вместо того чтобы вручить обычный приз за лучший костюм, мы решили, что будет интереснее вручить два приза — за самый оригинальный и за самый банальный костюм!

О Боже!

Я старался не смотреть на Дорис, поскольку и так знал, что она сейчас самодовольно и победно улыбается под своим зеркальцем. Совершенно ясно, что ее привели сюда, чтобы наградить за самый оригинальный костюм, — и радости по этому поводу хватит на ближайшую неделю.

Но это было не все. А мы, восемь Чертей, не затем ли здесь, чтобы вместе — и справедливо, надо признать — получить призы за самый неоригинальный костюм? Мне и за месяц не загладить свой промах.

Мои предчувствия оправдались. Мать объявила, что приз за самый необычный костюм присужден юной леди, изображавшей всех остальных! Дорис шагнула на эстраду, изящно раскланялась и приняла свой приз — маленькие часики-брошь.

Ей зааплодировали. Тяжелое предчувствие закралось в мое сердце, но я постарался прогнать его. В конце концов, они лишь добавили нам трофеев, только и всего.