Дело о тонущем утенке   ::   Гарднер Эрл Стенли

— Без сомнения, вам приходится выслушивать множество странных историй?

— Да, пожалуй.

— Очевидно, вам известно огромное количество фактов, которые ни в коем случае не должны быть преданы огласке?

— Естественно.

— Моя фамилия Визерспун. Джон Визерспун. Даже теперь Мейсон не протянул руки, он сидел так, что соседу был виден лишь его профиль.

— Живете здесь, в Калифорнии, мистер Визерспун?

— Да, у меня поместье в Ред-Ривер-Вэлли, в хлопководческом районе этой долины. Прекрасное место, пятнадцать акров земли.

Теперь он говорил торопливо, очевидно, ему не терпелось перейти к главному.

Мейсон же, наоборот, не спешил.

— Летом там бывает очень жарко, ведь правда? — заметил он.

— Порой температура поднимается и за сорок. В доме у меня всюду кондиционеры, впрочем, как в большинстве домов долины. Можно удивляться, чего только не напридумывали в наши дни для обитателей пустыни.

— Зато зимой у вас великолепно, да?

— Да… Но я хотел поговорить с вами о моей дочери…

— Вы остановились в этом отеле?

— Да, и она здесь, со мной.

— И давно?

— Я приехал специально, чтобы повидаться с вами. Прочитал в газете «Индео» о том, что вы находитесь в «Палм-Спринг»… Сегодня я почти час наблюдал за вами.

— Вот как? Опасаетесь?

— Да. Не хочу, чтобы моей дочери стало известно, почему я здесь и что я консультируюсь с вами.

Мейсон глубоко засунул руки в карманы брюк. Делла Стрит, наблюдая за ним сквозь стеклянную дверь, видела, что он даже не поднял глаза на собеседника.

— Я не люблю обыденных дел, — сказал Мейсон.

— Сомневаюсь, чтобы мое дело было таким уж обыденным, а что касается гонорара…

— Мне нравится острая борьба, — прервал его Мейсон, — и потом, я берусь только за те дела, где приходится разрешать какую-то загадку. Я начинаю углубляться в подробности, что-то выясняется, отсюда и интерес, и возбуждение. Как правило, я не хожу проторенными тропами и не боюсь рисковать. Уж так я создан. Обычная кабинетная практика меня ни капельки не привлекает. Я не чураюсь никакой работы, которая требуется в интересах дела. Что же касается стандартных тяжб и споров, то пусть ими занимаются другие.

Такой поворот дела, видимо, еще больше подстегнул Визерспуна, которому не терпелось выложить Мейсону свои проблемы.

— Моя дочь, Лоис, собирается выйти замуж за молодого парня, который сразу после окончания колледжа поступает на службу в инженерные войска.

— Сколько лет?

— Молодому человеку или моей дочери?

— Обоим.

— Дочери ровно двадцать один год. Парень на пол-года старше. Он очень интересуется химией и физикой. Вообще-то он весьма способный.

— Молодежь стала умной, и трудности ее не останавливают.

— Боюсь, вы меня не поняли. Я не лишен патриотических чувств, но меня мало привлекает мысль, что моего зятя отправят на войну сразу после возвращения из свадебного путешествия.

— До тысяча девятьсот двадцать девятого года, — возразил Мейсон, — подросткам усиленно прививали чувство собственности. Они стали думать только о том как бы получить свою долю семейного состояния, а не о накоплении собственного. Но согласитесь, для создания нового имиджа у молодежи должны быть объекты.

Современные юнцы заняты всевозможными проектами… Они не боятся ни сердечных заболеваний, ни борьбы, ни трудностей, ни даже смерти, и те, кто выживает, пройдя закалку огнем, не спасуют перед любыми трудностями.

Можете не сомневаться, мистер Визерспун, нам с вами предстоит жить в ином мире, когда война закончится. Нам с вами предстоит разобраться в молодых людях, и мир изменится именно благодаря тем молодым людям, которым довелось страдать, бороться и многому научиться.

— Я никогда так не думал о молодежи, — почесал за ухом Визерспун, — на мой взгляд, молодежь — это не побеждающая сила.