Володя   ::   Панова Вера Федоровна

На десятки километров позади осталась станция Балезино. Контролер не пришел.

Володя ел, а проводница стояла рядом, суровая, с маленьким беретом над большим лицом, и серьезно смотрела маленькими белесыми глазами без бровей. Спросила:

- Мать есть?

- Есть.

- Чего делает?

- В сберкассе работает.

- А отец?

Володя глотнул чаю.

- Отца нет.

- А братья, сестры?

- Сестра.

- Большая?

- Нет. Маленькая.

- А ты кем работал? - Она смотрела на его руки.

- Слесарем.

Проводница кивнула:

- Ничего!

Вошла младшая проводница с пустыми стаканами на подносе.

- Зайчик! - сказала она, просияв своей желтозубой, розоводесной улыбкой. - Зайчик кушает! - и опять залилась мелким смехом, и стаканы запрыгали и зазвенели на подносе.

- Перебьешь! - строго сказала старшая.

Володя, опустив глаза, допивал чай. Он знал этот женский смех без причины и этот отчаянный блестящий женский взгляд. То же было у его матери.

- Ложись-ка, - сказала ему старшая проводница. - Отдохни маленько.

И указала на верхнюю полку, где был постлан полосатый тюфяк и лежала подушка.

Сняв ватник и валенки, Володя залез наверх. Там было очень тепло; но он с удовольствием натянул на себя толстое колючее одеяло. Пускаясь в путь, он не рассчитывал ни на какие удобства, и теперь охотно и благодарно пользовался всем хорошим, что подворачивалось. "Эх, а контролер-то меня забыл! - подумал он. - Пока вспомнит, я посплю!" Он сладко вытянулся в предвкушении отдыха.

Внизу проводницы мыли стаканы. Потом достали вязанье и сели рядышком на нижней полке. Лампочка светила тускло. Вагон мотало. Привычные, они вязали кружево, ловко работая крючками. Только младшей мешали приступы смеха, накатывавшего на нее.

- Давай-ка запевай лучше, - сказала старшая. - Ну совершенно ты себя в руках не хочешь держать, Капитолина.

Младшая тихо запела. Старшая вторила.

- Мыла Марусенька белые ноги, - пела младшая прерывисто, будто задыхалась. А старшая гудела негромко:

- Мыла, белила, сама говорила.

Мимо купе прошел, кидая двери, офицер; блеснули на его груди сплошные ордена. Младшая проводница встала и заглянула на верхнюю полку.

- Спит? - спросила старшая.

- Спит, - ответила младшая, блаженно сияя зубами и деснами. - Спит заинька хорошенький.

И старшая поднялась, чтобы бросить сурово-заботливый взгляд на мальчика, спящего под этим движущимся странническим кровом. Он лежал, прижавшись щекой к подушке в казенной клейменой наволочке, в его черных ресницах был покой, и ровно поднимались юношеские ключицы. И, словно карауля этого, неизвестно чьего мальчика, стояли внизу женщины, вязали кружево и пели.

- Плыли к Марусеньке серые гуси, - шевеля крючками, пели они чуть слышно под стук колес, - серые гуси, лазоревы уши...

4

Перед отъездом из Ленинграда, летом сорок первого года, Володя с матерью ходил к отцу.

- Надо попрощаться, - сказала мать, - кто знает, может не суждено больше увидеться.

Два раза они его не заставали дома, он был в госпитале. Во второй раз их встретила жена отца; женщина, которую мать в своих рассказах называла она - без имени; и которая в Володином детском представлении была существом опасным, хищным, бессовестным, вторгающимся и отнимающим, - это существо вторглось к ним и отняло у них отца, когда Володе было два года, а мать была совсем молодой и неустроенной, так она и осталась неустроенной...

Стесняясь рассматривать, он взглядывал на эту женщину и сейчас же отводил глаза, но ничто не укрылось от его неприязненной зоркости. Она была некрасива! Как странно, что отец покинул маму ради этой раскосой, с острыми скулами, в обыкновенном - обыкновенней не бывает - сером платье, с длинными худыми руками! Ее даже не сравнить с мамой, думал Володя горделиво-горько. И одевается мама в десять раз красивей.