Диковинные друзья   ::   Честертон Гилберт Кийт

Волосы у обоих были светлые, но тот, кто пониже, гладко причесывал их на пробор, а у того, кто повыше, они причудливо торчали во все стороны. Лицо у низенького было квадратное, а глаза такие маленькие и яркие, что острый носик казался клювом. Он и вообще походил на воробья, во всяком случае, на городскую, а не на сельскую птичку. Одет он был аккуратно и незаметно, как клерк, и в руке держал небольшой портфель, словно шел на службу. Высокий нес на плече рюкзак и мольберт. Лицо у него было длинное, бледное, глаза рассеянные, подбородок торчал вперед, словно принял какое-то решение, к которому непричастен отсутствующий взор. Оба были молоды, оба без шляпы - видимо, им стало жарко от ходьбы, но маленький держал соломенное канотье, а у высокого торчало из рюкзака серое фетровое ухо.

Они подошли, остановились, и коренастый бодро сказал своему спутнику:

- Ну, тут вам раздолье!

Потом он живо и вежливо спросил две кружки эля, а когда мрачный кабатчик скрылся в мрачных недрах своего увеселительного заведения, с той же живостью обратился к врачу:

- Мой друг - художник, - объяснил он, - и притом особый. Если хотите, он маляр, но не в обычном смысле слова. Он член академии, но не из тех, важных, а из молодых, и чуть не самый талантливый. Его картины висят на всех этих нынешних выставках. Но сам он считает, что главное его дело не выставки, а вывески. Да! Он обновляет кабацкие вывески. Вы не каждый день встретите гения с такой причудой. А как ваш кабак называется?

Он приподнялся на цыпочки, вытянул шею и вгляделся в почерневшую вывеску с каким-то буйным любопытством.

- "Восходящее солнце", - сказал он, резво оборачиваясь к своему молчаливому спутнику. - Прямо знамение! Мой друг поэтическая натура, - объяснил он. - Утром он говорил, что, если мы возродим настоящий английский кабачок, над Англией снова взойдет солнце.

- Говорят, над Британской империей оно никогда и не садится, - весело заметил врач.

- Я про империю не думал, - откликнулся художник так просто, словно размышлял вслух. - Трудно себе представить кабак на вершине Эвереста или на берегу Суэцкого канала. Но стоит потратить жизнь на то, чтобы наши мертвые кабаки очнулись и снова стали английскими. Если бы я мог, я бы ничего другого и не делал.

- Кто же и может, как не вы! - вмешался его спутник. Когда такой художник напишет на вывеске картину, кабак прославится на всю округу.

- Значит, - уточнил доктор Гарт, - вы действительно тратите все свои силы на кабацкие вывески?

- На что же их еще тратить? - спросил художник, явно напавший на любимую тему. Он был из тех, кто или отрешенно молчит, или пылко спорит. - Неужели достойней писать надутого мэра с золотой цепью или миллионершу в бриллиантах, чем великих английских адмиралов, которым приятно глядеть, как пьют доброе пиво? Неужели лучше изображать старого олуха, получившего по знакомству орден Св. Георгия, чем самого святого в схватке с драконом? Я обновил шесть Георгиев и даже одного одинокого дракона. Кабак так и назывался - "Зеленый дракон". Можно себе представить, что он - гроза и ужас тропических лесов. А "Синяя свинья"? Куда как поэтично! Вроде звездной ночи... Большой Медведицы... или огромного кабана, который воплощал для кельтов первозданный хаос. Он потянулся за кружкой и стал жадно пить эль.

- Мой друг не только художник, он и поэт, - объяснил коренастый, по-хозяйски глядя на него, словно дрессировщик, водящий редкого зверя. - Вы, наверное, слышали о стихах Габриела Гейла с его собственными иллюстрациями? Если они вас интересуют, я вам достану экземплярчик. Я - его агент, Харрел, Джеймс Харрел. Нас прозвали небесными близнецами, потому что мы неразлучны. Я не спускаю с него глаз. Сами знаете, эксцентричность - сестра таланта.

Художник оторвался от пивной кружки.

- Нет! - с боевым пылом начал он. - Талантливый человек должен стремиться к центру.