Моря и годы (Рассказы о былом)   ::   Андреев Владимир Александрович

Показывает мне пятерню, Коле тоже, а Володе две.

Мы шмыгнули внутрь. Старались понять, что означают жесты старшины. Растолковал их Перелыгин, который "знал все":

- Вам по пять нарядов вне очереди гальюны чистить, мне - десять.

Так закончилась наша первая попытка познакомиться с морем и пароходами.

...Мы думали, что сразу после карантина нас начнут обучать моряцкому делу. А вышло совсем не так. Приходит старшина и объявляет:

- Завтра экзамен по математике. Потом русский сдавать будете.

Гром среди ясного неба. Многие, хоть и учились в школах, приуныли. Если не примут, позор-то какой... А тут еще старшина грозно окликает:

- Андреев! Будешь за старшего.

- Почему я?

- Почему? Потому что - на "А"!

Дело прошлое, скрывать нечего: знания у нас оказались не ахти какими, а говоря попросту - у большинства слабыми. Было над чем задуматься...

Но вот наступил последний день испытаний - мандатная комиссия. Все понимали: это и есть самый грозный час. Быть или не быть на флоте...

Прошло полвека, а до сего времени все отчетливо помню. Привели нас в Екатерингофские казармы, где размещалось училище. Кто бегал беспрестанно в курилку, кто как маятник вышагивал по коридору, кто ожидал, словно застыв, с самым безнадежным видом... Иные взбадривали себя веселыми рассказами. Мое положение самое разнесчастное - идти первому. Жду своей участи, горестно размышляю. Наконец слышу:

- Андреев! На комиссию.

Подхожу к двери - сердце выпрыгнуть хочет. Чувствую, что от жары и волнения стал пунцовым. Ворот косоворотки душит... Вхожу в комнату весь взмокший. За столом комиссия. В центре председатель. Лицо суровое, а глаза теплые. Форма начсостава, - видать, бывалый матрос Революции. Я встречал таких на Волге, в Самаре.

- Ну, что будем делать? - обращается ко мне председатель.

Молчу. Думаю - сейчас укажут на дверь, и - прощай, флот!.. И вдруг вопрос:

- Учиться будешь?

- Буду.

- Честное комсомольское слово даешь?

- Даю.

Для многих из нас честное комсомольское слово и. было проходным баллом. И стало это слово законом всей нашей жизни...

В то трудное для страны время курсантам полагалось в день всего три четверти фунта хлеба. Треть пайка отдавали в пользу голодающих. Держались лишь на супе с треской. Правда, два раза в неделю нас баловали пшенной кашей. В казарме холодно, а "дрова - осина, не горят без керосина...". По вечерам мы щепали лучину, чтобы обогревать кубрики.

Коллектив подобрался дружный. А если кто законы дружбы нарушал, тому на собраниях и даже в курилке устраивали комсомольский "драй". Что там гауптвахта или наряды вне очереди гальюны чистить! Вот когда тебе твои товарищи прямо в лицо говорят, кто ты есть, вот уж тут со стыда не знаешь, куда себя деть, от пола глаз не поднимешь. И ведь дело в том, что если к словам товарищей не прислушаешься, не исправишься - значит, в нашем комсомольском коллективе места тебе не будет!

Те, кто выдерживал разговор начистоту и после не озлоблялся, не замыкался, того коллектив принимал, тот, как показала жизнь, и становился настоящим моряком.

Традиции морского братства тысячи раз нас выручали как в предвоенные, так и особенно в военные годы.

Нам, старшему поколению моряков, радостно сознавать и видеть, что славные традиции живы на флоте, что их чтут, ценят, хранят...

И вот сейчас (по прошествии стольких лет!), живя в Москве, по флоту и морю скучаю сильно... Такое, видно, бывает у всех старых моряков, у кого жизнь прошла в учениях и морских походах. Сколько их было? За сорок шесть лет флотской службы, наверное, несколько сот. Но тот, первый, сорокасемидневный, по-особому памятен - тогда мы принимали морское крещение.