На дальних берегах   ::   Касумов Имран

В одной руке солдат нес тяжелую офицерскую сумку, другой - обнимал за плечи хрупкую миловидную девушку-итальянку с черными вьющимися волосами.

Веснушчатый, белобрысый, с выцветшими бровями и голубыми глазами солдат выглядел совсем мальчишкой, ему от силы можно было дать лет девятнадцать-двадцать. Солдат был на верху блаженства - он раскатисто хохотал, прижимал к себе итальянку и шептал ей на ухо что-то такое, от чего девушка вздрагивала и зябко куталась в шаль.

На губах у обер-лейтенанта заиграла злорадная усмешка.

Солдат шел навстречу жандармам. Однако ему не удалось дойти до них: он наткнулся на неожиданно выросшего перед ним обер-лейтенанта.

Солдат виновато заморгал глазами и машинально опустил руки по швам. Но было уже поздно. Офицер разразился такой оглушительной бранью, что даже видавшие виды жандармы переглянулись и нерешительно остановились поодаль.

Как только не честил офицер незадачливого солдата! он обзывал его свиньей, мерзавцем и прохвостом, который нимало не заботится о своем начальнике и заставляет битых два часа искать себя по городу. Судя по словам офицера, солдат только и делает, что шляется по всем триестинским притонам: его вечно видят пьяным, с грязными девками; он - негодяй и подлец, которого лишь оплеухами можно заставить выполнять свой долг денщика.

Офицер сделал угрожающее движение в сторону девушки, та метнулась к стене и бросилась в ближайший переулок.

У солдата дергалась левая щека; он сильно заикался, пытаясь сказать что-то, но новые потоки брани заставили его отказаться от безнадежной попытки оправдаться.

- Довольно дергать щекой, идиот! - кричал офицер. - Я убежден, что тебя не контузило на поле боя, а огрели пивной кружкой в кабаке. И этого-то олуха я запросто звал Малышом - из уважения к его кресту, к его ранению, к его отцу наконец! Кто бы мог подумать, что у штурмбанфюрера СС такой кретин-сын? Ублюдок! Марш за мной!

У Малыша действительно висел на груди железный крест, как-то не вязавшийся с его глупым и жалким видом.

Возмущенно скривив губы и не обернувшись даже в сторону жандармов, офицер пошел вперед. Следом за ним, закинув через плечо сумку, поплелся деншик.

Начальник отряда фельджандармерии в раздумье почесал мизинцем переносицу. Что-то очень уж тверды окончания слов в речи этого обер-лейтенанта, но, собственно, ему и необязательно быть уроженцем Баварии или Померании. Столько сейчас в армии немцев из Судет, Венгрии, Эльзаса, Польши. И не немцев - одних переводчиков или, скажем, легионеров, как мух на медовой бумаге. Недавно задержал чернявого слюнтяя, двух слов правильно произнести не может, булькает что-то у него в гортани вместо слов. Задержал, а оказался шишкой, наследник турецкого паши, кончил военную школу в Берлине, теперь переводчик при высшем командовании. И чего он здесь слоняется, сидел бы у себя в Стамбуле или Анкаре. Дьявол его знает, остановишь в такую горячую минуту этого офицера - он, пожалуй, и на тебя начнет орать. Не всякий обер-лейтенант может себе позволить назвать ублюдком сына штурмбанфюрера.

Жандарм перестал чесать переносицу и, окликнув двух солдат, идущих с чемоданами в сторону вокзала, сердито потребовал у них пропуска.

А обер-лейтенант с денщиком подошли к старинному пятиэтажному дому. Его красотой и великолепием прежде гордились все жители этой улицы; они так объясняли приезжим, где они живут: "Виа Гегга? Вам надо пройти за угол и свернуть налево... Вы сразу увидите пятиэтажный дом - очень красивый. Через три дома от него перейдете улицу... Там мы и живем". А теперь старожилы виа Гегга старались даже не смотреть на этот дом. Он назывался: "Дейче зольдатенхайм", и жители улицы считали его самым гнусным уголком города. "Ах, лучше б и вовсе его не было!" - причитали старухи, как будто бы этот дом привел немцев в Триест.