Нездешний   ::   Бакланов Григорий

---------------------------------------------

Бакланов Григорий

Нездешний



Григорий Бакланов

Нездешний

Они играли в шахматы, лежа на полу. Старший подолгу задумывался, подперев голову, вздыхал, стряхивал пепел в блюдечко.

- Ну чего ты? Ходи! - торопил младший. Он уже расставил ловушку, просчитал на три хода вперед.

Брат посмотрел на него, будто не сразу узнав, будто просыпаясь. Он лежал на животе, тапки с ног скинул.

- А чей ход?

- Да твой же, твой! Ты, правда, какой-то нездешний вернулся. Ты играешь или не играешь?

- Играю...

Женщина в черном платье сидела на земле, изогнувшись тонким телом. Поднятые вверх руки держала на затылке. Ноги босые. Про нее было известно: снайпер. И вроде бы не чеченка, украинка. Расспросить ее не подпускали, оператор снимал издали: ее и солдат, обступивших полукругом, выражение их лиц. Вместе с ранеными ее отправили вертолетом в Моздок. Рассказывали, будто в воздухе раненые выпихнули ее за борт. А он видел и видел вновь, как в окружении солдат она сидит на земле с поднятыми за голову руками.

- Ну, ходи, - ныл Димка.

Желтые от табака пальцы вытянули коня из-за строя пешек, подержали на весу, поставили неуверенно. Димка вскочил на ноги, запрыгал, захлопал в ладоши.

- Кажется, я тебе тут что-то прозевал. Ладью?

- Прозева-ал... Не прозевал! Ты вон сколько думал.

- Ладно, сдаюсь.

- Нет, доиграем. Бери уж, так и быть, ладью обратно. Можешь переходить.

Старший брат поднялся с пола, потянулся до хруста в суставах, почесал спину о косяк двери.

- Там в ванной щетка есть такая с длинной ручкой. Жесткая. Почеши мне спину.

И лег лицом вниз на диван, задрал рубашку до плеч. Младший работал щеткой.

- У тебя уже вся спина красная.

- Еще разок. И бока. И поясницу.

Потом пригреб младшего брата к себе, и они лежали рядом на диване.

- Ты в каком теперь классе? В шестом, в седьмом?

- В седьмом. Ты что, забыл?

- Забыл.

А вот родной запах брата не забыл. Хорошо было вдыхать его.

- Помнишь, мы с тобой рыжую собачку подобрали? Морда, как у лисички. Голодная была. А пожила у нас, чесаться стала. Мы еще к ветеринару возили. Это, говорит, диатез у нее пошел. От хорошей пищи. Вот и у меня вроде того. Искупаюсь, все тело чешется. Какие вы теперь прически носите!..

Он взъерошил брату волосы. Тот вывернулся из-под руки:

- Давай доиграем!

- Успеем.

- Да-а...Сейчас эти приедут. Тебе охота ехать?

- Не-е.

- А чего едешь?

Старший не ответил. Лежал, закрыв глаза. Вот если б Димка не возился, полежал тихо, он подремал бы рядом с ним. Тепло его чувствовать, слышать его дыхание. Там он засыпал мгновенно, хоть сидя, хоть стоя: пять минут, да твои. А дома тихо, хорошо, а он среди ночи встает курить. Когда смотришь в темноте на уголек сигареты, опять все перед глазами. И то, чего видеть не хочется. И мысли всякие.

Отец у них - человек твердых взглядов, знает, что есть что, и знает неколебимо. Ему рассказывать - себе дороже: послушает, послушает с улыбкой превосходства и тебе же начнет объяснять, как все это понимать надо. Домашний политрук. А мать жаль. Она давно уже привыкла не сама думать, говорит его словами, не то, что сердце ей говорит. Она и назвать его не смогла, как хотела, из роддома написала отцу: "Смотри, какое хорошее имя Мишенька. Давай нашего сыночка так назовем...". Но отца звали Пал Палыч. И деда звали Пал Палыч. И сын должен быть Пал Палыч. Недавно брал интервью у командующего, у генерал-полковника. Тот видит его впервые и вдруг: "Это ты, что ли, Пал Палыч?".

А Димка, скосив глаза на шахматную доску на полу, мысленно доигрывал партию за него и за себя. И раздался звонок в дверь.

- Ну вот, говорил, не успеем доиграть.

- А ты сохрани на доске, вернусь - доиграем.

Шлепая тапочками по полу, Паша пошел открывать дверь.