Обертон   ::   Астафьев Виктор Петрович

Проснулась уже в сумерках, вскрикнула: "Кто здесь?" - вспомнила, ссохшимся голосом проговорила:

- Больше эту окаянную водку пить не будем. Наладим чаек. Ча-ае-ок. Вы на меня не сердитесь? - заглядывала она виновато снизу вверх.

- Да что вы, Наталья Дмитриевна?! Что вы? - Я обнял ее осторожно, поцеловал в голову. Она приникла ко мне, обхватила слабыми, вздрагивающими руками, и я вдруг, сминая слова, торопясь, рассказал ей о совхозе "Победа", о встрече с Беллой, которую я оставил средь дороги, о том, как страшно все погибли...

- Ни следочка, ни памяти! - плакал я, и теперь уж Наталья Дмитриевна утешала меня:

- Ах, Сереженька, Сереженька! Мальчик ты мой, мальчик!.. Чего же это мы, люди русские, такие неприкаянные, такие спозаброшенные... За что судьба так немилостива к нам? У вас есть дети? Я все болтала, болтала, соскучившись по собеседнику, и не спросила вас ни о чем. Простите меня. Любите их, детей-то, жалейте. Может, хоть они не повторят судьбу нашу, может, милосердней будет время к ним.

Поздним вечером, перед уходом, я спросил: - Что такое обертон, Наталья Дмитриевна?

Она не глядя, через плечо, сунула руку в стеллаж, вынула из толщи книг том энциклопедии с отгоревшим золотом на корочке и корешке, полистала и прочла; "Обертон - ряд дополнительных тонов, возникающих при звучании основного тона, придающих звуку особый оттенок или тембр..."

Наталья Дмитриевна, человек проницательный, деликатный, не спросила, зачем мне это знать.

Я заторопился в гостиницу "Россия", собрал вещишки и первым же самолетом улетел домой, не дождавшись конца профсоюзного съезда и попустившись банкетом - главным событием любого российского общественного мероприятия.

Овсянки - Красноярск, 1995 - 1996