Оружие, которое себя исчерпало   ::   Феоктистов Л. П.

Я их с полуслова понимаю, в уме интегралы беру, теоретики на меня только глаза таращат. Экзамен идёт к концу. Все вроде довольны, а я, разумеется, больше всех — выплыл и даже воды не нахлебался.

Уже в самом конце Франк-Каменецкий меняет тему:

— Знаете, у нас работает рентгеновская установка, — и начинает сыпать техническими деталями про эту установку, а я половины терминов даже не понимаю, не могу ухватить, куда он клонит. Нужно, дескать, изменить напряжение, для того чтобы просвечивать всякие детали, угол какой-то сосчитать, ещё чего-то… Говорит, говорит, а сам всё время на меня смотрит. „Вот, — думаю, — влип!“ И на честном глазу отвечаю:

— Это я не потяну. Это я не могу вам сейчас ответить.

Как они захохочут все!

— Всё, экзамен закончился, — спокойно гасит эмоции Франк-Каменецкий. — А про установку я к тому рассказал, что было бы хорошо, если б, скажем, месяца за два вы всё это просчитали…

Где-то через час ко мне с важным видом подходит Виктор Адамский. Он окончил физфак на год раньше меня и уже работал на „объекте“.

— Мне поручили рассказать, чем мы тут заняты. Ты сам-то как думаешь?

— А что думать? — бравирую я своей интуицией. — Атомной бомбой вы здесь заняты.

Это заявление, мягко говоря, огорошило Адамского. Такие слова, как я вскоре понял, тут никогда вслух не произносились. И даже в секретных документах фигурировали только „изделия“, а все материалы были под псевдонимами. В отчётах, которые перепечатывались на машинке, в необходимых местах делали пропуски, и только потом непосредственный исполнитель документа вписывал недостающее от руки — термины (обычно в закодированном виде) , цифровые данные, другие фактические сведения и характеристики. Много позже мне доводилось видеть отчёты, которые составлял Курчатов, — он тоже многие термины кодировал, отдельные слова и цифры вставлял от руки.

* * *

В условиях суровой секретности всякие штучки случались. Был у нас один сотрудник, он потерял радиоактивный источник какой-то. Обыскались, но пропажу так и не нашли. Как я теперь понимаю, беспокоил не столько источник — ничего в нём особенно секретного не было, — сколько сам факт пропажи. Событие оценивалось как пятно на систему. Отнеслись крайне серьёзно, дело завели, расследовали. В конце концов человек вынужден был по этой причине уйти.

Со мной почти такой же случай приключился. Были у нас тетрадки с отрывными листами. Одни тетрадки были в обложках, листы все пронумерованы, и вы не имели права ничего с ними делать. Но были и отрывные тетради, с перфорацией: когда отрываете, на корешках сотрудник спецотдела должен расписаться, что листы изъяты. Эти листы потом за теми же номерами скреплялись и превращались в отчёт, большей частью в одном экземпляре, с записью на обороте: „Исполнено в одном экземпляре, от руки“.

Отрывные тетради нередко использовались и для черновых записей, расчётов. Когда не было под рукой прошнурованной тетради, писали в отрывной. А потом я, например, приходил в спецотдел и говорил: „ Мне эти листы не нужны. Давайте их оторвём, а вы распишетесь “. После чего черновики уничтожались — этим занимался спецотдел.

Однажды я так пришёл, а у нас в спецотделе один парень работал, которого потом уволили. Я вырываю листы, отдаю, как обычно, а проверить, расписался ли он на корешках, забыл. Спохватился, когда в очередной раз пришёл сдавать черновики. В спецотделе уже другой сотрудник, он меня спрашивает:

— А где эти листы?

— Здрасьте, — пытаюсь ещё хорохориться, — я же их сдал. — И называю того парня, который вроде бы уже уволился.

— Он нигде не расписался!

Что делать? Главное, ничего невозможно доказать. Может, я положил их в карман и передал кому-то.