От первого лица - Разговоры с Владимиром Путиным   ::   Геворкян Н

Его очень любили, ценили, он вкалывал там столько, сколько нужно. Ему, кстати, долго не давали инвалидность, хотя одна нога у него просто колесом была.

После войны моего отца демобилизовали, и он пошел работать мастером на Вагоностроительный завод имени Егорова. В каждом вагоне метро есть табличка, на которой написано, что этот вагон, номер такой-то, изготовлен на Вагоностроительном заводе имени Егорова.

Ему сразу от завода дали комнату в коммуналке, в обычном питерском доме, в Басковом переулке, это в центре. Двор-колодец, пятый этаж без лифта.

До войны у родителей было полдома в Петергофе. Они очень гордились тем уровнем жизни, которого тогда достигли. Хотя что это был за уровень! Но им казалось, что это чуть ли не предел мечтаний.

ВЕРА ДМИТРИЕВНА ГУРЕВИЧ:

Ужасное парадное у них было. Квартира коммунальная. Без всяких удобств. Ни горячей воды, ни ванной. Туалет страшенный, врезался как-то прямо в лестничную площадку. Холоднющий, жуткий. Лестница с металлическими перилами. Ходить по ней было опасно, вся в щербинах.

Там, на этой лестнице, я раз и навсегда понял, что означает фраза "загнать в угол". В подъезде жили крысы. И мы с друзьями все время гоняли их палками. Один раз я увидел огромную крысу и начал преследование, пока не загнал ее в угол.

Бежать ей было некуда. Тогда она развернулась и бросилась на меня. Это было неожиданно и очень страшно. Теперь уже крыса гналась за мной. Она перепрыгивала через ступеньки, соскакивала в пролеты. Правда, я все равно был быстрее и захлопнул дверь перед ее носом.

ВЕРА ДМИТРИЕВНА ГУРЕВИЧ:

Кухни практически не было. Только квадратный темный коридор без окон. С одной стороны стояла газовая плита, с другой - умывальник. И не протиснуться. И за этой так называемой кухней жили соседи. Потом они с кем-то поменялись и въехали другие люди, семья из трех человек. А другим соседям, пожилой паре, позже дали отдельную квартиру, поскольку их комната была непригодна для жилья. И тогда на этом месте сделали уже настоящую кухню. Хорошую, светлую. У них там стоял большой буфет. Но все равно квартира осталась коммунальной. А сами они занимали одну комнату, правда, по тем временам приличную - метров 20.

В нашей коммуналке, в одной из комнат, жила еврейская семья: старенькие дедушка с бабушкой и их дочь Хава. Она была уже взрослой женщиной, но, как говорили про нее взрослые, жизнь у нее не сложилась. Замуж она не вышла и жила с родителями.

Отец ее был портным и, несмотря на то что казался мне очень старым, целыми днями что-то строчил на швейной машинке. Они были правильными евреями: по субботам не работали, а дед в обязательном порядке с утра до ночи талдычил Талмуд:

бу-бу-бу... Как-то я даже не выдержал и спросил его, что он бубнит. Он мне объяснил, что это за книга, и мне сразу стало неинтересно.

Как обычно на коммунальной кухне, не обходилось без стычек. Мне все время хотелось как-то защитить своих родителей, заступиться за них. Надо заметить, что со старичками у меня были очень хорошие отношения - они меня любили, я часто играл на их половине.

И вот один раз я решил вмешаться. Реакция родителей была абсолютно неожиданной и мне непонятной. Они страшно рассердились. Для меня это было полным шоком. Я их защищаю, и вдруг они мне говорят: "Не лезь!" Почему? Я никак не мог понять.

А родители считали, что мои хорошие отношения со старичками, их любовь ко мне гораздо важнее мелких кухонных дрязг.

После этого случая я никогда больше в кухонные перебранки не лез. Как только они начинали ругаться, я просто уходил либо к себе, либо к старикам. Мне было все равно к кому.

Еще в нашей квартире жили пенсионеры, правда, недолго. С ними связано мое крещение.