Два дня и три ночи   ::   Маклин Алистер

Какого черта в свое время никто не посоветовал полковнику Самуэлю Кольту осчастливить человечество усовершенствованием других необходимых вещей, ну хотя бы – застежек для бюстгальтеров!

Глубокие тени пролегли по его щекам, лбу и губам и не позволяли разглядеть лицо. Надеюсь, кроме гримасы кровожадного восторга, оно выражало и другие, более гуманные чувства. Например, любовь к детям. Впрочем, я давно уже не ребенок.

Очень спокойно, очень, очень медленно я поднял руки до уровня плеч, демонстративно выставил ладони вперед и даже слегка раздвинул пальцы. Если все же у владельца кольта слабые нервы, я бы не хотел, чтобы он заподозрил меня в попытке оказать сопротивление. Но неподвижная рука и немигающий взгляд напомнили мне, что нервы у него из какого-то особо прочного металла. Возможно, из титана. Да и о каком сопротивлении могла идти речь. Все преимущества были на его стороне: моя фигура, словно мишень в тире, контрастно рисовалась в проеме открытой двери на фоне мутно-красных отсветов заката в северо-западной части горизонта, а его левая рука касалась колпака лампы, так что уже через секунду, повернув колпак, он мог ослепить меня. Но главное – это ведь не я, а он держал в руке кольт. Нет, в этой ситуации я не собирался сопротивляться. В конце концов, мне платят деньги за риск и даже за презрение к опасности, а вовсе не за то, чтобы я играл роль неврастеника с суицидальными наклонностями.

Я поднял руки еще выше. Надеюсь, это выглядело достаточно миролюбиво. Я придал лицу выражение самой уничиженной покорности. Надеюсь, и это выглядело естественно. Человек с кольтом все еще оставался неподвижен. Только убийственно сверкали его белые зубы (наверное, из мрамора, впрочем, мрамор так не блестит) и немигающие глаза. Эта улыбка, этот издевательский наклон головы, эта ироническая поза… Его неподвижное молчание могло означать только одно – смертный приговор. Я почти физически ощущал, как смерть входит в эту тесную комнатушку, и, самое обидное, у меня не было никакой возможности подсказать ей, кого из нас двоих правильнее выбрать в качестве добычи.

– Здесь какое-то недоразумение, – проблеял я. – Я не враг. Нам нужно поговорить…

Звуки с трудом протискивались из моего горла, а пересохшие губы и язык лишали возможности нормально артикулировать. И все же мое обращение, судя по всему, не вызвало у него отрицательных эмоций – он все еще не выстрелил. Но и не изменил позы. Это было страшно.

Я выдавил из себя что-то еще, стараясь быть максимально мирным и ласковым. Я пытался разжалобить его, задобрить, заинтересовать или что-нибудь в этом роде. Лишь бы остаться в живых. В какой-то момент мне показалось, что количество высказанных глупостей можно попытаться перевести в качество, и я кивнул в сторону табурета, стоящего у стола:

– У меня был трудный день… Разрешите, я сяду? Давайте обсудим все трезво. Вы можете не беспокоиться. Я буду все время держать руки вверх. Вот так. Ладно?

Реакция – абсолютный ноль. Мраморные зубы, стеклянные глаза и металлический кольт в каменной ладони. Я почувствовал, как от отчаяния и ярости мои пальцы начинают сжиматься в кулаки, и тут же, спохватившись, растопырил их.

Удерживая на лице подобострастную улыбку, я стал перемещаться к табурету, не спуская глаз с противника. От идиотской гримасы заныли щеки, занемели поднятые руки. Это были не слишком приятные ощущения, но сейчас я мог бы дать клятву застыть в этой ритуальной позе до конца жизни. Хотя, возможно, так и случится. Кольт убивает быка с расстояния пятьдесят метров. Что останется от моего бедра? Надо постараться думать о чем-нибудь другом. Бесполезно. У меня всего лишь две ноги, и обе мне очень дороги.

Они обе были все еще целы, когда я добрался до табурета и пристроился на нем с высоко поднятыми вверх руками.