Сашка   ::   Кондратьев Вячеслав Леонидович

И не только потому, что большинство командиров были старше его по возрасту, но и потому, что понял он за два года кадровой в армии без этого нельзя. И теперь ему было неловко за комбата, что не в своем он виде, хотя горе его понимал... Понимал он и ненавидящий взгляд комбата, сверливший немца, хотя у самого Сашки ненависть к фашистам почему-то не переносилась на этого вот пленного...

Вот когда поднялись они из-под взгорка - серые, страшные, нелюди какие-то, это были враги! Их-то Сашка готов был давить и уничтожать безжалостно! Но, когда брал он этого фрица, дрался с ним, ощущая тепло его тела, силу мышц, показался он Сашке обыкновенным человеком, таким же солдатом, как и он, только одетым в другую форму, только одураченным и обманутым... Потому и мог разговаривать с ним по-человечески, принимать сигареты, курить вместе...

Привалившись на бревнах около блиндажа, опять Сашка почувствовал, как сморила его усталость - обмякло тело, залипли веки, зазевалось. И захотелось ему растянуться прямо тут и вздремнуть хоть минутно. Сказались и ночь неспаная, и напряг во время обстрела, и драка с немцем из последних сил... Чуток попротивившись сну, он все же не выдержал, прикрыл глаза и провалился, ушел от тягомотины этого утра.

Очнулся он, когда тряхнул его за плечо комбатовский ординарец:

- Слушай! Хватит дрыхнуть! Не говорит твой немец ничего. Понял? Ни номера части, ни расположения. Ничего, сука, не говорит.

Из блиндажа неясно раздавался хриплый капитанов голос, кричавший на немца.

Сашка протер глаза.

- Он и ротному ничего не сказал. Такой немец... - проговорил Сашка, подавляя зевоту.

- Ничего, - продолжал Толик. - У капитана заговорит. А не расколется - к стенке!

- Чего городишь? - уже проснувшись окончательно, встревожился Сашка.

- А чего с ним цацкаться? Раз молчит, туда ему и дорога.

- А ты бы заговорил, если бы в плен попал?

- Чего равняешь?

- Так он тоже присягу небось принимал.

- Кому? - возмутился Толик. - Гитлеру-гаду! Ты что-то запутался, герой, он снисходительно похлопал Сашку по спине. - Нельзя нас с ними равнять. Понял?

- Именно, - сказал Сашка. - Раз они гады, значит, и мы такими должны быть? Так, что ли, по-твоему? Ты листовки наши для немцев читал?

- Нет.

- То-то и оно. А там написано: обеспечена жизнь и возвращение на родину после войны. Вот так.

- Так это если добровольно сдастся, если расскажет все. А этого ты в бою взял, и говорить он, сука, ничего не желает.

- Ладно, дай покурить лучше. Труха у меня одна, - попросил Сашка, а у самого зависло в сердце что-то тяжелое от этого разговора.

- Держи, - Толик протянул туго набитый кисет с вышитой надписью "Бей фашистов".

- У вас тут с табачком, видать, получше.

Сашка оторвал газетки побольше и махры прихватил не стесняясь. Цигарка свернулась на славу, раза три можно прикладываться.

- Фриц сигаретами угощал, но не тот табачок, до души не доходит, - добавил Сашка, затянувшись во всю силу, и, выдыхнув дым, спросил: - Откуда кисет такой?

- Подарок из тыла. Прислали тут посылочки с Урала.

- До нас что-то не дошло, - заметил Сашка, возвращая кисет, а потом спросил: - Много капитан выпил?

- По нему не поймешь. Как Катю вчера утром похоронили, так и начал. И ночью не спал, небось подкреплялся.

- Как убило-то?

- Шла из штаба в блиндаж, и убило... У нас здесь тоже потерь хватает.

- Ну, с нашими-то не сравнить.

- Не скажи... Вы сами виноваты, капитан говорит, окопов вырыть не можете.

- Тебя бы туда. Рассуждать легко, а мы еле ноги таскаем, не до рытья, стало Сашке обидно. Что они, враги себе? Кабы могли, разве не выкопали бы?

Никто на передовой особо в душу к Сашке не лез, никто особо не интересовался, что чувствует, что переживает рядовой боец Сашка, не до того было.