В двух шагах от войны   ::   Фролов Вадим Григорьевич

А губошлепская морда шел на меня, подняв руку с бляхой, и я попятился, споткнулся, упал на спину и сильно треснулся головой. Сознание я, кажется, не потерял, но в голове шумело и трещало, а перед глазами летали какие-то пестрые бабочки, и было так паршиво, что не хотелось и глаза открывать.

А когда открыл, тех двоих, конечно, уже не было, а надо мной стоял совсем другой парень и разглядывал меня очень уж внимательно.

Я со злости опять закрыл глаза. Пропади все пропадом - так и буду лежать, пока не подохну!

- Ты чего тут отдыхаешь? - услышал я голос.

Я с трудом сел, помотал головой и пощупал затылок - ничего, здоровая гуля.

- Упал, чо ли? - спросил парень и протянул мне руку.

Он, наверное, хотел помочь мне встать, но у меня-то в мыслях было другое, и я со злостью отбил его руку в сторону - будь, что будет, а этому я врежу! А если и не сумею, то драться все равно буду до смерти, до конца, до...

- А пошел ты! - заорал я. - Нет у меня ничего больше!

- А мне ничего и не надо, - сказал он будто даже удивленно. - Иду, вижу: лежит загорает... на кирпичах битых. Ну, мало ли, думаю чо... Вот и подошел, спросил.

- "Спросил", "спросил", - зашипел я. - Сволочи! Да у нас в Ленинграде за такие дела, знаешь, расстреливают! Понял?

- Не, - сказал он и помотал головой, - не понял.

Я вскочил, но тут же меня повело куда-то в сторону и, если бы не парень, я бы опять шлепнулся на кирпичи. Он подвел меня к лодке, и тут уж я не побоялся брючки замарать, сел как миленький.

- Что случилось-то? - спросил парень. - Говори толком.

Тут я в первый раз посмотрел на него повнимательней. И чего это я на такого парня орал? Нечего на него было орать - за версту видно, что он не такой, как те. Девочки от такого наверняка с ума сходят с первого класса... И я, чуть не плача от обиды и злости, рассказал ему все про тех бандитов, даже фашистами их назвал.

- Ты того, полегче! - строго сказал он. - Большой тот - в тельняшке? Губастый?

Я кивнул.

- Это Баланда, - уверенно сказал он, - соломбальский парнишка. Какой он фашист? Так, шелапут... несчастный. Второй-то с ним маленький, чернявый был?

- Да, - нехотя сказал я.

- Этот приезжий. Лешак его знает, откуда взялся? - сказал он, будто удивляясь, и посмотрел на меня. - Ну, как, отошел?

Я помотал головой и потрогал затылок - болело здорово, но голова вроде бы не кружилась. Парень осторожно расправил волосы у меня на затылке и тихонько хмыкнул.

- Блямба! - сказал он с уважением. - Но крови нет. Тебя как зовут?

- Соколов Дима, - сказал я.

- Меня Антоном звать. А ты правда из Ленинграда? Давно?

- Недели две уже.

Он покачал головой, потом встал с лодки и сказал:

- Ну, ежели отошел, то айда Баланду и этого Шкерта искать.

- Да ну их! - в сердцах сказал я.

- Как это "ну их"?! - рассердился Антон. - Сам сказал: у вас расстреливают. Ты как про Архангельск думать будешь?

- При чем тут Архангельск? - сказал я. - Просто обидно.

- У нас ничего... Двина вот, и вообще... - Он вдруг засмущался и быстро спросил: - Ты в каком классе?

- В восьмом. А ты?

Он застеснялся еще больше.

- Тоже в восьмом. Ты не смотри, что я такой здоровый, мне всего-то пятнадцать. У нас вся родня такая. Поморы мы... А в какой ты школе?

Со школой у меня дело обстояло неважно. Ведь в восьмом классе я проучился только до ноября сорок первого - в это время в Ленинграде оставалось не больше двух-трех школ на район. И получилось так, что ни в одну из них я не попал: в ноябре заболел, потом уж было не до учения. А сейчас уже последние числа мая, и занятия вот-вот кончатся.

- Да ни в какой еще, - сказал я с досадой. - Понимаешь, мать пока не пускает. Говорит, после ленинградской голодухи окрепнуть надо. А я уже ничего, отъелся.

- Чем ты у нас отъелся? - с сомнением сказал Антон. - Где живете-то?

- На Поморской. В конце.

- Наш район. Давай в нашу школу.

- Ладно... А что же я про хлеб-то скажу?

- Пошли вместе, - решительно сказал Антон.

Я обрадовался.