За Волгой земли для нас не было. Записки снайпера   ::   Зайцев Василий

Я плакал от радости, а он улыбался и целовал мои мокрые от слез щеки.

На другой день дома в присутствии моего отца, матери, бабушки, сестры и брата дед вручил мне ружье — одноствольную берданку двадцатого калибра. Настоящее ружье с боевыми патронами в патронташе с пулями, картечью и дробью на рябчиков. Повесил на мое плечо. Приклад до пяток, но я уже не мог считать себя мальчишкой. К таким настоящим ружьям детям даже не дозволяют прикасаться.

В ту пору мне было всего лишь двенадцать лет. Повзрослел за один день: аршин с шапкой, но за плечами настоящее ружье! Случилось это в двадцать седьмом году в доме деда, на берегу лесной речушки Сарам-Сакала, Еленовского сельсовета Южно-Уральской области.

Я стал почти взрослым человеком, точнее самостоятельным охотником. Тогда отец, вспомнив службу у Брусилова, сказал:

— Расходуй патроны экономно, учись стрелять без промаха. Это умение может пригодиться не только на охоте за четырехногими…

Он будто знал или предугадывал, что его старшему сыну доведется выполнять этот наказ в огне самого жестокого сражения за честь нашей Родины — в Сталинграде.

Вместе с ружьем я принял от деда грамоту таежной мудрости, любовь к природе и житейский опыт.

Бывало, сидит старик среди леса на пеньке, покуривает самосад из любимой трубки, пристально смотрит в одну точку на земле и поучает не торопясь:

— Ты вышел в лес зверя промышлять. Посиди, осмотрись, установи, кто в этом лесу был в твое отсутствие. Скинь с головы малахай, прислушайся к птичьему разговору, определи жизнь в лесу. Торопливый разговор сорок — это серьезное предупреждение о наличии серьезного гостя — будь наготове. Если птичий разговор приближается, нужно занять выгодное положение, притаиться и ждать: зверь идет на тебя. Замри. Не шелохнись. Из леса на кордон возвращайся поздней ночью, чтобы лишние глаза не видели твоей добычи. Никогда сам не хвались, лучше больше трудись, — наказывал дед, — пусть твое дело тебя похвалит.

Дед умел внушить свои убеждения не только детям, но и взрослым.

Минуя жилой дом, мы несли свою добычу в охотничью избу. В этой избе жили только мужики. Изба была большая. Она разделялась на две части бревенчатой стеной: мясной склад и спальня. Зимой склад был забит тушками мяса. Висело несколько сот голов мороженой птицы.

Дед, я и мой двоюродный брат Максим спали на полатях. Под нами шкуры убитых зверей. Была и кровать для дневного отдыха деда. На кровати, кроме волчьих шкур да меха с разных зверушек, другой одежды не было.

Перед религиозными праздниками в эту избу собирались все родственники. У дедушки были свои святые и свои боги, которых он почитал и которым поклонялся. Бабушкиных святых и богов он не признавал, им не поклонялся, но и не обижал, из дома не выбрасывал. Так и жили в нашей семье две веры. Одна вера проповедовала: «Не убей, не укради, не лги, почитай и покоряйся старшим; бог милостивый с небесной высоты видит все». Судя по проведи бабушки Дуни, человек бессмертен: «Когда душа расстается с телом, тогда тело идет на покаяние, а душа летит, как голубь, на суд праведный. Вот на этом суде спросят, как ты жил на земле, много ли грешил. От поведения на земле зависит жизнь твоей души на том свете. Будешь ли в аду кипеть или в раю наслаждаться — зависит от земного поведения…»

Конечно, мы с Максимом старались все делать так, чтобы в рай небесный наши души жить попали. Однако вера дедушки была другая. Он говорил:

— Не могет два раза жить ни человек, ни зверь. Вот вы сегодня убили козла, шкуру с него сняли плохо, дали два пореза, следующий раз так сделаете, то я на ваших спинах оставлю рубцы, вы так с ними и будете ходить по земле до конца жизни.