Живая память   ::   Лопатин Степан Семенович

По ночному небу метались лучи прожекторов, выискивая цель, ухали зенитные установки, высоко в небе вспыхивали разрывы. Воздушному стервятнику удалось сбросить бомбы в район станции.

Мы поеживались от такого "крещения". Угроза была реальной, но эшелон не пострадал.

Ночью нас вывели за пределы Москвы.

Калуга - конечный пункт железнодорожного путешествия. Там выгрузились из вагонов, получили материальную часть орудий и боеприпасы.

Вечером, вытянувшись колонной, прошли по городу.

Недавно освобожденная от оккупантов, Калуга казалась мертвой. Слабо освещенные холодным сиянием звездного неба улицы расчищены от завалов, полуразрушенные здания рваными проемами окон, торчащими балками, свисающими перекрытиями создавали причудливый контур. Город как бы замер в момент агонии, нелепо выставив детали обнаженных, сдвинутых со своих мест конструкций, и промерз в таком положении до земли, припорошенный сверху инеем. Но он жил. На одной из площадей повстречалась группа молодых женщин, десятка полтора, конвоируемых красноармейцами. Женщины отворачивались, закрывали лица накинутыми на головы платками, хихикали. Конвой - и несвойственная положению легкомысленность поведения.

- Кто такие?

- Сами не знаем пока. Ведем разбираться. Сотрудничали, говорят. Кто как мог.

"Самую древнюю профессию" оккупанты успели возродить в этом городе. Но не надолго.

Всю ночь - на марше. Неширокая торная дорога хрустела под ногами, шла по бесконечному открытому коридору, ограниченному серо-голубыми неровными стенами сугробов. Температура около двадцати ниже нуля. Морды лошадей покрылись инеем. В размеренном ритме следовали за орудиями солдаты, опустив отвороты своих шапок. Марш продолжался до утра. Дневку устроили в деревне, окруженной лесом. А вечером - снова в путь.

В сугробах, припудренных свежей порошей, как оспины, виднелись воронки. Поляны чередовались с лесами - деревья посечены, торчали пеньки с расщепленными краями. Близ дороги встретили странную поленницу, накрытую смерзшимся брезентом. Это сложены трупы немцев, собранные с поля. Враг уходил поспешно, не успев предать земле погибшее воинство.

Был еще один привал-дневка. В город Сухиничи вошли после полудня.

Немецкая артиллерия еще доставала железнодорожную станцию и окраину города, но огонь ее становился все реже.

Побитый город, похожий на большую деревню, сохранил редкие, пригодные для жилья, помещения. Местное население на улицах не показывалось.

Мы со взводом выбрали пустующий дом, в котором уцелели окна. Закрыли двери, натаскали дров, затопили печь.

Размахивая руками, прибежала хозяйка:

- Кто разрешил вам? Это частный дом, а не солдатская казарма! Я пойду жаловаться! Убирайтесь отсюда...

Утомленные дальним переходом и смущенные таким приемом, мы ушли. В другой хате, сильно разбитой снарядами, завесили палатками пробоины, разожгли огонь в уцелевшей печи. Люди поели и легли отдыхать. Меня пригласили в квартиру неподалеку.

Там рассказал о приеме, оказанном на соседней улице.

- Э, не слушайте ее. К немцам она относилась совсем по-другому. Немцев она приглашала на постой, а вот к своим...

Отдохнуть не удалось. Через полчаса меня вызвал комбат:

- Поедете на рекогносцировку. Мы прибудем позднее.

Оседлав лошадь, я пристроился к собравшейся группе, возглавляемой заместителем командира полка.

Дорога вела в сторону мрачного и грозного гула на переднем крае. В опустившихся сумерках стали видны всполохи света.

Ехали долго, в основном шагом. Острота ожидания встречи с линией фронта постепенно притупилась. Мы не торопились. Наверное, потому, что встреча эта ничего приятного не сулила.

Первый бой

Под утро, отыскав нужную войсковую часть, мы остановились у какой-то избушки, одиноко стоящей на заснеженном поле.