Звездопад   ::   Астафьев Виктор Петрович

- Шоб тому хвюреру! - ворчит вислоусый украинец, мой сосед, схватившись за полоску бинта, приклеенную к животу. - Шоб ему на тым свити було як мэни сейчас...

- Как дела? - спросил меня Рюрик Ветров, всю ночь командовавший минометом.

- Живу, - коротко ответил я, глядя на лампу, которую забыла погасить Лида. "Где она сейчас? Сменилась или нет? Хорошо быть ходячим".

- Курить будешь? - опять полез с вопросом Рюрик.

- Без курева тошно.

- А я, братцы, закурю, - испрашивая у всех разом разрешения, сказал Рюрик.

Никто ему не ответил. Через минуту в палате хорошо запахло табаком, и ненадолго пропала палатная вонь, в которой смешались все запахи, какие только бывают в больницах.

Утренняя разминка продолжалась, шел ленивый трёп, и ожидание няни с тазом для умывания, и позднее - завтрака.

- И что за сторона такая? Мокрень и мокрень! - жаловался старшина Антипин, делая передышки. - Текот и текот, текот и текот! Это ж весь тут отсыреешь. Вот бы меня домой - у нас уж мороз так мороз, жара так жара. И люди не подвидные, хоть в грубости, хоть в ласке нарастопашку. Меня бы домой, а?

Это повторяется изо дня в день - Антипин намекает старшине, чтобы тот выхлопотал эвакуацию в другой, желательно алтайский, госпиталь. Но дела Антипина плохи, ему нельзя и здесь-то шевелиться, даже много разговаривать нельзя, силы его убывают. Старшина Гусаков и все мы это знаем. Потому старшина увиливает от разговора с Антипиным. Он громко, с показной озороватостью, командует:

- Кому что снилось? Докладай!

- Дак чё может нам сниться? Война! Все она, проклятая...

- У меня опять мина в трубе зависала, мучался, мучался, откликается из угла Рюрик.

- Выудили?

- Да уж и не помню.

Худой, непородистой щетиной обметанный мужичонка, из тех, чьей фамилии не узнаешь, имени и роду-племени тоже, пока он не помрет или что-нибудь выдающееся с ним не случится, вдруг подал робкий и смущенный голос от двери.

- А мне баба приснилась. - Мужичонка сделал паузу, я вся палата заинтересованно .насторожилась. - Голая! Прет на меня, понимаешь, и грудя у ей, как мины... - Мужичонка опять прервался, сглотнул слюну.

- Нну-у!!! Дальше-то чего?! Дальше?..

- Дальше? Испугался я. Попятился...

- Э-э-эх! - простонал старшина Гусаков. - Везет мужикам! Хватался бы за мину-то...

- Э-э, нет! - Мужичонка оживился. - Я - сапер! Сдуру за мину не схвачусь. А ну как и рванет!.. Я думаю: такой сон к выздоровленью, братцы, а? - повернул он разговор на серьезное направление.

- 3намо! Баба голая да еще чужая уж зазря не приснится!

Мы с Рюриком и рты пооткрывали - внимаем! Я и про боль, и про наркоз, и про все позабыл, но тут, после долгих попыток все же уселся на кровати мой сосед, отстонался, отхныкался и укоризненно покачал головой:

- Ай-яй-яй! Парубки тут, диты неразумные, а воны таку шкоду размовляють!..

Старшина Гусаков оконфуженно крякнул, прокашлял скрипуче горло и, приподнявшись на локте, нашел меня взглядом:

- Ну как ты там, недорезанный парубок?

- Живу! - коротко, как и Рюрику, ответил я, не опуская глаз с лампы.

"Хорошо-о, - сердился я неизвестно отчего, - очень хорошо! Водички попил, на косыночку посмотрел, пошептался - и рассолодел, готово дело. И до чего я чувствительный, оказывается! Но не на такого напала! Меня, брат, такими штучками не доймешь... Я, брат. Я вот сейчас встану и погашу лампу. Какого черта она горит днем? Керосину много, да? Я вон до фронта на станции работал составителем поездов. Там дальние стрелки иной раз не освещали: керосину не хватало. А тут, видали, палят!"

Я оперся здоровой рукой о кровать, сел, и все пошло передо мной другом: палата, стол с лампой, скуластый Рюрик, у которого ран было столько же, сколько и годов, - девятнадцать....

Постепенно все встало на свои места. Я глянул на Рюрика. Он мне подмигнул. Хорошая у него морда.