Финишная прямая   ::   Бергер Герхард

Повсюду клубился дым и вытекало масло, я испугался, что сейчас может начаться пожар. Шансов освободиться не было, наши головы были зажаты между сплюснутой крышей и ручным тормозом.

При всем при этом мы почти достигли цели, практически рухнув под ноги механикам, которые занимались прогревом наших гоночных автомобилей. Они вытащили нас через деформированные окна за руки и ноги, вокруг клубился пар, все шипело и потрескивало.

Шоу стало еще эффектней, когда примчалась машина скорой помощи. На каждых тестах уже в течение 25 лет на трассе всегда находится медпомощь в составе двух врачей, которым 25 лет было нечего делать, поскольку здесь редко кто вылетает, да и зоны безопасности в Фиорано достаточно велики. Поэтому доктора были несказанно рады, когда наконец-то получили достойное занятие, и приложили все силы, чтобы как можно быстрее извлечь нас из-под обломков и погрузить в свою машину.

Я тут же сообщил им, что со мной все в порядке, просто ушиб крестец, а вот у Жана были все шансы на серьезные процедуры, у него была кровь на голове и ногах, из колена торчали какие-то стеклянные осколки.

Алези сказал: «Я сейчас лучше сбегу и поеду домой», и поинтересовался, смогу ли я проехать всю дистанцию.

— Конечно, Жан, нет проблем. Я сейчас надену шлем и не сниму его, пока все не закончу.

Механики перевернули сплющенную Integrale, убрали обломки, масляные пятна, затем оттащили кузов в сторону и закрыли тентом.

Алези уехал, я наматывал круг за кругом по трассе. Когда я первый раз завернул в боксы для настройки машины, из-за угла показались Монтеземоло и Жан Тодт.

Ой!

Я не знал, в курсе они или нет. Кругом суетились механики, Тодт стоял рядом. Я спросил его робко (разговор шел на не совсем правильном английском, разговаривали тиролец и француз):

— Вы уже слышали?

— Что я слышал?

— Так вы ничего не слышали?

— Нет, что ты имеешь в виду?

— Так Вы не слышали, что автомобиль перевернулся?

— Что ты имеешь в виду, говоря: автомобиль перевернулся?

— Это и имею в виду.

Жан строго посмотрел на боевой автомобиль, вокруг которого еще работали механики.

— А ну-ка, скажи мне точнее, что это ты говоришь?

Я сказал, что мы с Алези ехали на Lancia и «вдруг автомобиль неожиданно обрел сцепление с асфальтом и покатился».

— Что значит — покатился?

— Ну, мы ехали сюда, возможно, чуть быстрее, чем следовало, машина «зацепилась» за асфальт и упала.

— ОК, Герхард, я понял, что машина «зацепилась» за асфальт, но что значит — перевернулся?

— Приземлилась на крышу.

Жан осмотрел меня сверху донизу.

— Ты поранился?

— Нет.

— А Жан?

— Не совсем.

— Что значит — не совсем?

— У него немного стекла на руках, и он пошел домой, потому что чувствует себя не совсем хорошо.

Тут он наконец-то осознал случившееся и разгневался, потому что в гонщики ему достались два полных идиота, которые чуть было не угробили друг друга за две недели до первой гонки сезона. Он ругался и учил меня жить. Он, мол, переоценил нас и тому подобные вещи, которые отец выговаривает своему глупому провинившемуся сыну. Я старался выглядеть по возможности более подавленным.

Наконец он спросил:

— А где машина?

Я показал. Он подошел к небольшому смятому кубу металла, укрытому тентом. После поднятия тента Тодт как будто получил сокрушающий удар и некоторое время был словно в припадке.

Тут только до меня дошло, что это был собственный автомобиль Жана. Мне было ужасно жаль, но прежде чем я смог ему об этом сказать, решил быстро надеть шлем и закончить положенные тестовые километры.

Впоследствии все очень боялись, что журналисты докопаются до этой истории и расчихвостят всю фирму, но это был один из редких случаев, когда в доме Ferrari все держали язык за зубами.



Глава 2.