Аниськин и шантажист   ::   Курочкин Максим

И вообще, отстань, душу растревожил.

Дед замолк. Костя знал, что если он не хочет говорить, то никакая сила на свете не может заставить его сделать это. Поэтому он стал заниматься своими делами. Захочет – сам заговорит.

Он налил свежезаваренного густого чаю в две чашки, щедро сыпанул сахару деду, немного подумал и добавил еще ложку себе. Комарова еще мама приучила пить чай с одной ложкой сахара, и он был шокирован когда при нем одна из местных старушек насыпала в чай чуть не половину стакана сахарного песка. А потом увидел, что большинство сельских стариков пьют чай именно так. Наверное, возмещают упущенное в голодном детстве. Костя привык, перестал удивляться и даже сам удвоил количество сахара. Вкусно же! Сладко. Комаров любил сладкое.

Он недавно приехал в Но-Пасаран. После окончания школы милиции отличнику Константину Комарову была прямая дорога в юридический ВУЗ, но он заупрямился. Почему, скажите на милость, лучшие курсанты школы милиции должны сидеть в кабинетах и перекладывать бумажки из одной кучи в другую? Лучшие должны ловить, доставать доказательства вины и, самое главное, предотвращать. Наказать виновного – не самое главное. Самое главное – создать условия, при которых ему не захочется совершать преступления. И начинать надо с самого трудного. С глубинки, где нет никаких условий для работы. И там живут люди, и им нужна помощь.

По этому вопросу Костя чуть ли не до посинения спорил со своим братом Кириллом. Костя и Кирилл были двойняшками. Они не были абсолютно похожи, и те, кто знал их давно, без труда определяли, где Костя, а где Кирилл. Те же, кто видел впервые, довольно долго не мог разобраться, кто есть кто. Так же дело обстояло и с характером братьев, и с взглядами их на жизнь. С одной стороны – оба они после школы пошли в школу милиции, оба закончили ее с отличием, но вот Кирилл после окончания школы милиции поступил в юридическую академию, а Костя поехал на край света, в совхоз имени Но-Пасарана. И так во всем.

– Дед, пока курники не готовы, идем чаю с колбаской, а? – соблазнял Костя.

На печи послышались звуки, напоминающие чихание кошки, занавеска колыхнулась, и из под нее свесились огромные, грязно белого цвета, все в заплатах валенки. Валенки дед не снимал никогда. В них было тепло, отставшие заплаты выполняли роль вентиляционных отверстий, в валенках не было ни грамма вредной для организма синтетики, они были как вторая кожа. Единственным неудобством были ногти, которые, все-таки, приходилось стричь хоть раз в год, но и их дед заставил работать на себя.

Как? Он просто перестал их стричь. Ногти пометались, пометались внутри валенок несколько лет и пробили себе путь на свободу прямо через толстый слежавшийся войлок. Это было несколько неэстетично, но зато удобно: валенки не сваливались, как раньше, а ногти могли расти теперь сколько им вздумается. Росли-то они медленно.

– Помогай, чего стоишь, – прикрикнул Печной.

Костя подставил деду плечо.

– Гости к нам едут, – не мог больше скрывать Костя, – брат мой, Кирилл, и учитель. Наконец-то я вас познакомлю! Наконец покажу им наш Но-Пасаран!

– Гости – это хорошо, – дед, казалось, окончательно пришел в себя после переохлаждения, – где гости – там печка не стынет, и еды вкусной завались. Телепрограмма пришла?

– Нет, не телеграмма, письмо от Кирилла получил, – проигнорировал Костя ошибку деда.

Дед часто переворачивал слова наизнанку. Иногда Комаров поправлял его, на что дед, чаще, всего, смертельно обижался, а иногда пропускал мимо ушей. Смысл ясен – и ладно.

– Письмо? Это такое мятенькое? – заинтересовался дед.

– Пока не мятенькое, – потряс надорванным конвертом Комаров.

– Значит, не то, – сразу потерял интерес дед, – то мятенькое было.