Байки из дворца Джаббы Хатта-2: Выбор дегустатора (История шеф-повара Джаббы)   ::   Хэмбли Барбара

— Сейчас я отведу его в комнату… э-э… пока он не проснулся.

Охранник кивнул: — Нужна помощь?

— Спасибо, — улыбнулся шеф-повар. — Я справлюсь.

Он спрятал тело Ак-Буза в куче мусора на машинном дворе — операция рискованная до того, что от страха сердце останавливалось, ведь ему пришлось протащить его через подземелья наружу, а потом мимо бараков, где жили викваи. Викваи — — молчаливые, беспощадные, злобные-исполнители приказаний — — были частью экипажа баржи Ак-Буза, и, хотя они не отличались преданностью кому-либо, Порселлус полагал, что быть обнаруженным в компании тела их командира — не слишком хорошая перспектива. Но их не было в поле зрения (возможно, они в моей кухне, воруют бенъеты, мрачно подумал Порселлус), также не было видно и механика баржи, Барады. При удачном стечении обстоятельств никто не станет шарить под внушительной кучей неисправных деталей флаеров в углу двора, пока разложение не сделает свое дело, что при такой жаре не должно занять много времени. Обычно на Татуине можно было бы беспокоиться о том, что в кучах роются йавы в поисках металла, но остатки последнего йавы, решившегося на это, все еще висели, приколоченные к воротам.

Порселлус поспешно вернулся на кухню в раздумьях о том, что он будет делать с сегодняшним банкетом, и лишенный малейшей капли вдохновения.

— Ты называешь это едой? огромные оранжево — красные глаза хатта медленно вращались, зрачки слегка сузились от гнева и уставились на несчастного слугу.

Порселлус никогда не понимал язык хаттов слишком хорошо, но когда Джабба поднял один из изысканных овощных блинчиков в руке, которая казалась удивительно миниатюрной по сравнению с остальной желтоватой студенистой массой, и сжал его так, что содержимое того глухо шлепнулось на пол, для Ц-ЗПО, его нового дрои-дапереводчика, не было никакой необходимости пояснять: «Его превосходительство крайне недоволен едой, которую вы сегодня подали».

Порселлусу, стоящему перед постаментом Хатта на декоративном люке, закрывавшем яму ранкора, удалось издать короткий звук, но не более. В восьми метрах у него под ногами в темноте тихо засопел ранкор.

Жуткие глаза сузились: — Может, ты ищешь способ погубить меня?

— Никогда! — Порселлус рухнул на колени, заставив этим ранкора подняться во весь рост и понюхать решетку, и умоляюще сжал руки. — Как я могу доказать свои благие намерения?

Джабба неторопливо рассмеялся, по звуку это походило на отрыжку банты.

— Что ж, пусть мой маленький друг докажет, — сказал он и потянул цепочку, которую держал в руке. Из-за возвышения позади него поднялась миловидная танцовщица, тви'лекка Оула, последняя игрушка Джаббы. Ее нежное лицо выражало опасение, что было вполне естественно.

Порселлус никогда не знал в точности, что Лжабба делал со своими «игрушками» — — обычно те были женского пола, но всегда юными, гибкими и красивыми — но он знал, что они не протягивали долго, и слышал несколько поистине ужасных историй от своей подруги, тоже рабыни, аскайанки Йарны.

Но сейчас Джабба лишь подцепил пальцем начинку овощного блинчика и протянул ей. Через секунду с видимым отвращением Оула слизнула густую начинку с его скользкой лапы.

— А теперь принеси мне настоящей еды, — булькнул Хатт, поворачиваясь к Порселлусу. — Свежей. Живой. Нетронутой.

К тому времени как Порселлус вернулся в дворцовый зал со стеклянной чашей живых кла-туинских упругих гуляшек в ароматизированном бренди (чтобы они не поубивали друг друга, как это водилось у маленьких злобных созданий), Оула, отнюдь не пострадавшая от овощных блинчиков, танцевала, призывно-чувственно покачивая длинными лекку, цепь все еще охватывала ее шею.