Балаустион   ::   Конарев Сергей

Аннотация: Первый век до рождения Христа. Греция переживает период мира — выстраданного, постыдного мира, купленного поражениями, кровью и унижением. Македония и Рим, на словах объявив Элладу свободной, бесстыдно грабят древнюю и некогда славную страну, попирают ее законы, наказывают неугодных. Пирр, сын царя Спарты, города суровых воинов, и его друзья — из тех немногих, кто не склонил головы перед могучими врагами и роком. Беспощадная ненависть, страдания и горе ждут тех, кто дерзнул подвигнуть эллинов к новой войне — гибельной? Или священной?

---------------------------------------------

Сергей КОНАРЕВ

ΒΑΛΑΥΣΤΙΟΝ

I. ЛЬВЕНОК

— Немедленно вернись, щенок! Отцовской властью приказываю тебе — стой!

Голос отца был пронзительно громким — казалось, он проникает в голову напрямую через затылок.

— Никогда!

Сердце судорожно колотилось, щеки полыхали жаром обиды и отчаяния. Проклятье! Как только отец посмел побуждать его к столь гнусному предательству?

— Стой, тебе говорят! Великие боги, ты меня слышишь?.. Леонтиск!!!

— К демонам! — не оборачиваясь, сквозь зубы прошептал Леонтиск, гневно тряхнув непокорной — спартанской! — гривой темно-каштановых волос.

Гравий дорожки с испуганным треском летел из-под ног, трехарочная колоннада главных ворот быстро приближалась. Услышав гневные окрики хозяина, из своей будки вылез, кутаясь в груботканый шерстяной плащ привратник Одрис — краснолицый, с тяжеловесной медвежьей фигурой. Он сделал было движение преградить Леонтиску путь, но в последний момент передумал, оценив ширину груди, мускулистые руки, нервно сжатые в кулаки, и угрожающе перекошенное лицо хозяйского сына. Молодой воин прошел так близко от него, что уловил исходящий из толстогубого рта фракийца кислый запах протухшей виноградной браги. Уже у самой калитки, полуобернувшись, Леонтиск уловил движение отца, собиравшегося погнаться за ним и успокаивающий жест появившегося из-под тени портика архонта. Архонт Демолай, поганый старый индюк! Без сомнения, это он выродил сей подлый план, предполагавший для Леонтиска роль убийцы своего повелителя и друга! Нет, в Эреб этих седовласых интриганов! Нужно немедленно предупредить Пирра!

С грохотом захлопнув тяжелую решетку калитки (отказать себе в этом удовольствии было бы просто преступно), Леонтиск оказался на Длинной улице — одной из самых нарядных и людных в Керамике, одном из самых престижных районов Афин. Помимо выходящих на улицу помпезных портиков и вычурных оград особняков знати, здесь можно было увидеть белоколонный фасад небольшого, но удивительно изящного храма Гермеса, чуть дальше звенел серебряными струями украшенный мраморными нимфами и наядами источник, — великие боги, его название совершенно истерлось из памяти! — а на заднем плане над крышами возвышался совершенно ненатуральный, похожий на театральную декорацию величественный холм Акрополя. За крышу Парфенона цеплялись неряшливые грязно-белые облака, сквозь которые силилось проглянуть болезненно-желтое зимнее солнце. В воздухе стоял запах влажной сырости, последствие выпавшего и тут же растаявшего снега — явления вполне рядового для стоявшего на дворе месяца маймактериона. Если же воспользоваться римским календарем — к этому моменту, увы, почти вытеснившим по всей Элладе не так давно общераспространенную афинскую календарную систему — то описываемые события происходили в пятый день месяца декабря. Порывистый зябкий борей развевал полы шерстяных накидок и зимних плащей многочисленных афинян, спешивших или неспешно прогуливавшихся — соответственно своему положению и заботам — в этот обеденный час.