День Святого Валентина   ::   Воробей Таня

Мы с бабушкой зашли в кабинет, и этот милиционер, у него ещё усы смешно так топорщились, сказал, что прошло три года, и поиски теперь не имеют смысла. Ба заплакала, а я нет, потому что неловко было плакать в этом пыльном кабинете при постороннем человеке. И ещё он сказал, простите, но таковы правила, мы, говорит, пришлём вам извещение. Что ещё за извещение, спросила я бабушку, когда мы оказались на улице.

- Это такая бумажка, - ответила ба, вытирая щёки и нос клетчатым платком. - Документ.

Ясно, что документ, говорю. Только о чём он извещает?

- Он подтверждает, что их больше нет в живых, - говорит и опять плачет. - Что Бог забрал их к себе.

Вот тогда-то какие-то колёсики щёлкнули у меня в голове, сцепились и закрутились совсем в другую сторону. Я подумала: если Бог может посылать людям извещения, уверенный, что они дойдут до нужного адресата, выходит, и я могу писать ему письма. И я сразу же спросила об этом у ба, хотя мне и было всё равно, что она ответит.

- Конечно, можешь, - говорит она, а сама на меня не глядит. - А можешь и не писать, он и так всё про тебя знает, потому что он вездесущ.

Мне тогда было семь лет, и я не очень хорошо поняла, что это значит вездесущ. А если я чего-то не понимаю, никогда не стесняюсь спросить, вот все и думают, что я глупее других.

- Это значит, что он может быть везде, где только пожелает. И знать всё и про всех.

Я зажмурилась и попыталась представить каково это - знать все и про всех. И про меня, и про ба, и про Вику Бойко, и ещё про далёких африканцев, про рок-певцов и президентов, и про спасателей на водах, про почтальонов и антифашистов. С ума можно сойти, меня даже затошнило, когда я попыталась всё это представить. А всё потому, что я человек. Если бы меня не затошнило, могла бы стать Богом.

Только я тогда твёрдо решила, что письмо всё-таки надёжней. Можно, конечно, и так всё рассказать или в церковь сходить, но если напишешь совсем другое дело. Наболтать-то можно много лишнего, а когда пишешь, мысли становятся яснее, да и уважения в этом больше. Зачем тебе копаться у меня в голове, если я сама могу ему всё преподнести на блюдечке с голубой каёмочкой?

Тем более, нужно написать, если родители там неподалёку, подумала я. Может, ты им письма мои покажешь? Кто знает, какие у вас там порядки? Кто знает, тот молчит, словно в рот земли набрал, а мы - те, кто ещё не знает, теряемся в догадках.

И, как только вернулась домой, в комнате заперлась и села за письмо. Это было не письмо даже, а короткая записка, я потом её забыла вырвать из школьной тетради, поэтому так и не знаю, получил ты её или нет:

Дорогой Бог!

Вот, решила тебе написать, ты не против? Ба говорит, что мама и папа теперь у тебя. Если это так, передавай им привет, скажи, что у нас всё в порядке.

До свидания. Шура.

Я писала по письму каждую неделю и оставляла их на ночь на письменном столе. Ведь если ты вездесущ, что Тебе стоит проникнуть в мою комнату? Я уверена, что ты читал мои письма, потому что однажды на утро листок бумаги оказался перевёрнут, а я точно помню, что положила его наоборот. И ещё один раз я очень хотела заболеть, чтобы не ходить в школу, и на следующее утро у меня поднялась температура, хотя болезни никакой не было, и ба оставила меня дома. А когда мечтала о собаке и просила об этом, где-то через месяц всё почти сбылось. Ба сама приволокла домой этого кота Осю, хотя против собаки по-прежнему возражала категорически. Ну и ничего, кот даже лучше, особенно такой.

Это странно, но по своим родителям я почему-то совсем не убивалась. Вспоминать вспоминала, но почти не плакала. Я помню их так ясно, как будто вчера расстались, а мёртвыми я их не видела и никогда не представляла, поэтому они для меня так и остались - далёкими, но живыми.