Два взгляда   ::   Колупаев Виктор

Да только незнакомца ли? Ведь и в первый раз он вздрогнул не от того, что вопрос прозвучал внезапно. Нет. Голос был знаком. Удивительно знаком. Но среди приятелей Петра Ивановича, голоса которых врезались бы ему в память, таких молодых не было. Друзья старели вместе с ним. И еще этот взгляд, гнетущий, тяжелый, подавляющий, так не идущий к элегантному виду самого незнакомца. Нет, не незнакомца... Отгадка была где-то уже совсем рядом. Несомненно, что и тот узнал его, или делал попытки вспомнить, где же они встречались. Причем, не случайно, не мельком, а часто, запоминающе.

— Постойте-ка! — воскликнул молодой человек. — Уж не Ветругин ли ваша фамилия?

— Ветругин, — подтвердил Петр Иванович и что-то оборвалось в его сердце. Он вспомнил. Вернее, не вспомнил, потому что он никогда не знал этого молодого человека, он знал его отца. Давно, лет двадцать назад. И радости ни от этого знакомства, ни от этой встречи не было. — А вы — Расковцев...

— Расковцев, Расковцев, — подтвердил молодой человек.

— Удивительно, — пробормотал Петр Иванович.

— Это уж точно. Удивительно, как вы похожи на своего сына. Мы с ним одно время были хорошо знакомы, учились в Университете.

— У меня нет сына, — сказал Петр Иванович.

— Как же! — воскликнул Расковцев. — Петька. Мы же с ним в одной группе учились. Вы же Ветругин? Иван... э-э... Отчество ваше не помню. Вернее, и не знал никогда.

— Петька... Петр Иванович — это я и есть, — сказал Ветругин.

— Но ведь не может же быть, чтобы и фамилия совпадала, и лицо. Согласитесь... Да ведь и вам моя фамилия знакома!

— Извините, — пробормотал Ветругин, — мне нужно идти. — Но даже не сделал попытки встать. Уйти было необходимо и в то же время никак нельзя. А в чем тут дело, он еще не понимал. Двадцать лет, вдруг дошло до него. — Двадцать лет! — пораженно воскликнул он. — Вы говорите, что учились с неким Ветругиным в Университете. Где же это было?

— Здесь, в Усть-Манске. И действительно лет двадцать назад.

— Это я двадцать лет назад учился в Университете, — твердо сказал Петр Иванович.

— Вы?! — расхохотался молодой человек. — Вы... вы двадцать лет назад учились в Университете?! — Он задыхался от смеха. — Но ведь на очное отделение принимают до тридцати пяти, а вам двадцать лет назад было уже, наверное, за сорок. Вы что-то путаете, папаша!

Сердце у Петра Ивановича сдавило безжалостно и больно. Уйти, скорее уйти. Но мысль, зарождавшаяся, еще не оформившаяся даже в догадку, удержала его.

— Мне тогда было двадцать, — просто сказал он.

— Двадцать?! — удивился молодой человек. — Двадцать... Что же это получается? Выходит, что это я с тобой учился!

— Евгений, — не то спросил, не то сказал утвердительно Петр Иванович.

— Петька! — вскричал молодой человек. — Петька! Ну ты сдал, сдал... Куришь, пьешь, прожигаешь жизнь? Спортом не занимаешься?

— Женька, — тихо сказал Ветругин. — А мне показалось, что ты — это твой сын.

— Сын, сын, есть и сын, — подтвердил Расковцев. — Пьет, негодяй. На себя непохож. Восемнадцать лет, а уже развалина.

— Отчего же так? — искренне огорчился Петр Иванович.

— Я, видишь ли, тому причиной. Бред собачий! Во взглядах на окружающий нас дерьмовый мир мы расходимся. Поэтому, живя со мной в одной квартире, он не пить не может. А пусть уходит!

— Как же это так? В восемнадцать лет...

— И ушел ведь уже, негодяй. На глаза не показывается. Пить, говорят, бросил. Передавали мне его высшую мечту: никогда не встречаться с отцом. Вот ведь воспитала школа! Семья, скажешь, куда смотрела? А туда и смотрела! Ленка-то... Помнишь Ленку?

— Нет, — едва слышно ответил Петр Иванович.

— Ну, да она появлялась у нас в общежитии... Не помнишь, что ли? Склероз? С биолого-почвенного. Хохотунья была...

— Хохотунью помню...

— Женились мы. Через пять лет умерла.