Фарс, или Долой одиночество !   ::   Воннегут Курт

Наверное, черепаха - это я сам, и дом свой вечно несу на спине, а жить могу где угодно, даже под водой.

Итак, я позвонил брату в Олбани. Брату недавно исполнилось шестьдесят. Мне было пятьдесят два. Едва бы вы приняли нас за молокососов!

Бернард привычно разыгрывал роль старшего брата: он заказал билеты на самолет, он забронировал комнаты в гостинице "Рамада" и машину в Индианаполисе.

Итак, мы с братом пристегнули ремни.

Я сел у прохода. Бернард, который занимался атмосферным электричеством и понимал толк в облаках, занял место у окна.

Ростом мы оба были под метр девяносто. Волосы наши еще не покинули нас: они все так же имели приятный каштановый оттенок. У нас были одинаковые усы - точная копия усов нашего покойного отца. Выглядели мы вполне невинно: парочка милых стареющих плейбойчиков.

Место между нами пустовало. Было в этом что-то мистико-поэтическое. Здесь запросто могла сидеть наша средняя сестра Алиса. Но она не сидела и не направлялась на похороны любимого дяди Алекса. И все это по одной причине: Алиса умерла в далеком Нью-Джерси среди чужих людей. Ей был сорок один год. Она умерла от рака.

"Мыльная опера!" - однажды она сказала это нам с братом, подразумевая свою неизбежную близкую смерть. Она оставляла сиротами четырех малолетних сыновей.

"Фара", - сказала она.

Так-то вот.

Последний день жизни сестра провела в больнице. Доктора разрешили ей все: пить, курить, есть, что угодно.

Мы навестили ее с братом. Она дышала с трудом. Когда-то она была такая же высокая, как мы, и страшно по этому поводу комплексовала. У нее всегда была отвратительная осанка, а сейчас сестра и вовсе походила на вопросительный знак.

Она смеялась. Она давилась от кашля. Ей удалась пара шуток. Я их забыл.

Потом она нас выпроводила. "Не оглядывайтесь", - сказала она.

Мы не обернулись.

Она умерла в то же время суток, что и дядя Алекс: через час после захода солнца.

С точки зрения статистики смерть сестры не представляла бы никакого интереса, если бы не маленькая деталь: здоровяк Джеймс Адаме, сестрин муж, умер двумя днями раньше. Он разбился на поезда; единственном поезде за всю историю Америки, который сиганул с разведенного моста.

Есть над чем задуматься.

Все это случилось на самом деле.

Мы с братом решили не говорить сестре о происшествии с ее мужем. Ведь она думала, что оставляет детей на него. Но сестра все равно узнала.

Полное опустошение и вечные денежные проблемы навели сестру на мысль, что эта жизнь ей не слишком удалась.

Но опять-таки, а кому она уж так слишком удалась? Может, комикам Лорелу и Гарди?

Дела сестры мы взяли на себя с братом. После смерти Алисы трое ее сыновей в возрасте от восьми до четырнадцати, провели тайное совещание. Взрослые на него не были допущены. После совещания они поставили нам ультиматум: не разделять их и оставить с ними двух собак. Младший из братьев на собрании не присутствовал. Ему был всего год от роду.

С тех самых пор трое старших ребят воспитывались в моем доме на Мысу Код вместе с тремя моими родными сыновьями.

И трое сестриных сыновей не расставались со своими псами до самой смерти собак от старости.

Пока мы ожидали взлета, брат разродился анекдотом: Марк Твен рассказывал, как он слушал оперу в Италии. "Невозможно словами описать это звучание, - сказал Твен. - Ну, разве что, когда горел детский дом, было нечто похожее!"

Мы дружно посмеялись.

Брат поинтересовался, вежливости ради, как продвигается моя работа. Я думаю, он уважает мое занятие, но вникать в суть ему просто неинтересно.

Я сказал, что меня, как обычно, от работы тошнит. Беллетристка Рената Адлер дала определение писателя: "Человек, который терпеть не может писать".