Финальная программа   ::   Муркок Майкл

Возможно, это и естественно, но невероятно. Изысканные параболы, мистер Корнелиус, и ничего более. Отнюдь не мифические отражения большой науки, я думаю. Может быть, приукрашенные отзвуки большой философии.

— Приятное преувеличение.

— Эта мысль вполне в вашем характере. Может, и не следовало бы мне так говорить, но иной раз в моей голове вдруг возникает вопрос: почему во всех мистических космологиях, даже в некоторых из современных так называемых паранаучных направлениях, наш собственный период всегда определяется как век хаоса и раздора. Вот объяснение того, почему логическая сторона моего мышления мучается в сомнениях относительно того, в силу каких причин люди обращаются к мистицизму. Прошлое всегда лучше.

— Детство — счастливейший период жизни, за исключением того времени, когда вы сами — дитя, — подсказал Джерри.

— Понимаю вас; это верно.

— В отличие от прекрасных метафор, произведенных на свет вашими философами, которые — кто знает? — может быть, и не были верны?

— Вы увлекаете меня слишком далеко; однако вы изучали Веды? Создается впечатление, что люди Запада больше изучают санскрит, чем мы; а мы — мы читаем Эйнштейна.

— Мы — тоже.

— У вас там больше времени для всяких занятий, старина. Вы ведь находитесь в конце вашего манвантара, да? А мы начали новый век.

— Удивительно!

— Я — как индуист — не говорю серьезно, но внутри веков имеются более короткие циклы. Некоторые из моих более метафизически настроенных знакомых предсказали, что мы стоим в конце такого цикла.

— Однако значимость наших забот снижается в сравнении с интервалом даже в четыреста тридцать две тысячи лет.

— Это — типичная мысль человека с Запада, мистер Корнелиус, — улыбнулся Хира. — Что есть время? Насколько длинны миллисекунда или тысячелетие? Если древние хинду были правы, то мы встречались прежде в Ангкоре и встретимся впредь, и дата всегда будет сегодняшняя: тридцать первое октября тысяча девятьсот шестьдесят… года. Интересно: в следующем манвантара что-нибудь изменится? Спустятся ли боги на Землю? Станет ли человек…

Джерри Корнелиус поднялся:

— Кто знает? Давайте тогда и сравним. Увидимся, профессор.

— В это время в следующем манвантара?

— Если хотите…

— Куда вы сейчас направляетесь? — Индиец тоже поднялся, передавая Джерри маленький транзисторный радиоприемник.

— Благодарю. Я собираюсь в аэропорт Пномпеня, а оттуда — в Лондон. Хочу заказать гитару.

Хира последовал за ним через руины, карабкаясь по каменным глыбам.

— Вы — в «Хилтоне» Ангкора, да? Почему бы не задержаться еще на ночь в отеле?

— Что ж, хорошо.

Ночью они лежали в постели рядом, курили и разговаривали. Тяжелая противомоскитная сетка закрывала кровать, однако сквозь нее и окно за ней они могли видеть безоблачное небо.

— Вас очень интересует, насколько близки мы к открытию главного уравнения? — Голос Хиры наполнял теплый воздух, подобно жужжанию насекомых. Джерри пытался уснуть. — Всеобщего уравнения. Окончательного уравнения.

Последнего уравнения, связывающего воедино всю информацию. Откроем ли когда?

— Климат, кажется, подходящий, — сонно пробурчал Джерри.

— В ваших понятиях сейчас — время для нового мессии, мессии века Науки. Я полагаю, это богохульство. А родился ли уже гений? Узнаем ли мы его, когда он придет?

— Вот это-то всех и интересует, да?

— Ах, мистер Корнелиус, какой все же непонятный, перевернутый этот мир!

Джерри повернулся на бок, спиной к профессору.

— Я не слишком уверен, — проговорил он. — Мир, кажется, наконец-то встал на прямой, открытый курс.

— Вот только: куда?

— В этом-то, профессор, и загвоздка.

— Она говорила об окончательном уравнении, та женщина, что я встретил в прошлом году в Дели.