Император и Молот   ::   Гаррисон Гарри

Гориллообразные плечи перекатились под кожаными доспехами, которые все еще носил император, — рывок, хруст костей, и барон врезался в стену палатки. Телохранители для проформы вытащили палаши, но не двинулись с места. Во многих сражениях и стычках они убедились, что их император не нуждается в защите. Он с голыми руками был более опасен, чем искусный рыцарь в полном вооружении. Баварец Тассо вопросительно поднял бровь.

— Уведите его, — коротко приказал Бруно. — Он обнажил оружие в присутствии своего императора. Прислать к нему священника, а потом повесить. Его графу скажите, что я жду от него рекомендаций, кому передать во владение Бежье. Его людей отошлите домой. — Через мгновение он передумал. — Они могут взбунтоваться. Возьмите десяток из них, каждому отрубите левую руку и правую ногу, скажите им, что это милосердие императора. А вы, ваше преосвященство, — обратился он к епископу, — вы его спровоцировали. Я налагаю на вас штраф в размере годового дохода вашей епархии. А пока вы его не выплатили, вам дозволяется усмирять свой чересчур горячий нрав. Десять ударов канторской плеткой ежедневно. Мой капеллан проследит за этим.

Он уставился через стол на побледневшее лицо епископа, который очень быстро сообразил, что не следует больше ни секунды раздражать императора своим присутствием. Барон Бежье уже исчез, его увели к никогда не пустовавшим виселицам на краю лагеря. Епископ попятился, кланяясь и соображая, как быстро сможет собрать тысячу золотых солидов.

— Что там за шум? — поинтересовался император.

Тассо, bruder Ордена Копья, внимательно вгляделся вдоль рядов палаток и бараков.

— Агилульф, — ответил он. — Наконец-то прибыл.

На лице императора расплылась одна из его неожиданных чарующих улыбок.

— Агилульф! Долго же он добирался. Зато это означает тысячу человек, истинных германцев под командой офицеров из Ордена Копья. Мы сможем убрать этих мерзавцев, которые охраняют западные подходы, и заменить их нашими надежными парнями. И, осмелюсь сказать, у Агилульфа найдется пара дюжин настоящих мужчин с кнутами, чтобы заставить этих ленивых чертей в крепости работать. Ха, его ребята хорошо отдохнули на море, они будут рады взяться за дело.

Тассо кивнул. Казалось, император развеселился: в эти дни его настроение быстро менялось. Если бы эти идиоты в палатке повнимательней взглянули тогда на Бруно, они бы поняли, что его лучше не раздражать. А вот сейчас можно рискнуть.

— Люди барона, ты велел отрубить им руки и ноги, — отважился Тассо. — Десять человек, ты сказал? Или хватит пяти? Не только руки, но и ноги, так?

Улыбка императора исчезла, он пересек палатку, прежде чем Тассо успел моргнуть или подумать о самозащите. Он, впрочем, и не пытался.

— Я знаю, к чему ты клонишь, Тассо, — сказал Бруно, глядя с высоты своего среднего роста в глаза высокого баварца. — Ты считаешь, что я слишком жесток с этими ублюдками. Да, я жесток, потому что наступили жестокие времена. Мы больше не можем позволить себе неудачу. Не сейчас, когда дьявол вырвался на свободу. Он вырвался.

— Дьявол вырвался на свободу? — вмешался другой голос, хриплый и неприветливый голос дьякона Эркенберта, который пришел для доклада повелителю с испытательной площадки, где неустанно трудился над усовершенствованием своей осадной катапульты. — Когда это случится, мы увидим предвозвестия и знамения в небе.

* * *



В лагере кордовского халифа телохранители тоже чувствовали себя неспокойно. Каждый вечер, когда армия останавливалась на ночлег, в землю вбивали колы для казней, каждая ночь омрачалась воплями людей, которые чувствовали, как острие кола пронзает им внутренности, хотя они всеми силами старались удержаться на железном кольце, не дающем им умереть сразу. Поговаривали, что храбрый человек способен сам скользнуть вниз, чтобы кол поскорее проткнул кишки и печень.