Алмазная колесница. Том 2   ::   Акунин Борис

 – Как можно любить то, чего совсем не знаешь?

– Очень даже можно! – уверил его Доронин. – С гораздо большей лёгкостью, нежели предметы, слишком нам знакомые… Хм, это всё ваш багаж?

Вещей у фон-барона было столько, что понадобился чуть не десяток носильщиков: чемоданы, коробки, связки книг, огромный трехколесный велосипед и даже саженного размера часы в виде лондонского Биг Бена.

– Красивая вещь. И удобная. Правда, я предпочитаю карманные, – не удержался от сардонической реплики консул, но тут же взял себя в руки – просиял любезной улыбкой, простёр руки в сторону набережной. – Добро пожаловать в Йокогаму. Отличный город, вам он понравится!

Последняя фраза была произнесена уже без насмешливости. За три года Доронин успел сердечно привязаться к городу, который рос и хорошел день ото дня.

Всего двадцать лет назад здесь была крохотная рыбацкая деревушка, и вот, благодаря встрече двух цивилизаций, вырос отличнейший современный порт: пятьдесят тысяч жителей, из которых почти пятую часть составляют иностранцы. Кусочек Европы на самом краю света. Особенно Всеволоду Витальевичу нравился Банд – приморская эспланада с красивыми каменными зданиями, с газовыми фонарями, с нарядной публикой.

Но Онегин, оглядев всё это великолепие, состроил кислую мину, отчего Доронин нового сослуживца окончательно не полюбил. Вынес ему вердикт: надутый индюк, высокомерный сноб. «А я тоже хорош, гвоздику ради него нацепил», подумал консул. Раздражённо махнул рукой, приглашая Фандорина следовать за собой. Цветок из петлицы выдернул, отшвырнул.

Бабочка взметнулась вверх, потрепетала крылышками над головами российских дипломатов и, зачарованная белизной, пристроилась на шлем к Фандорину.

* * *



«Надо же было вырядиться таким шутом!» – терзался лиловыми мыслями обладатель чудесного головного убора. Едва ступив на трап и осмотрев публику на пристани, Эраст Петрович сделал открытие, очень неприятное для всякого, кто придаёт значение правильности наряда. Когда ты одет правильно, окружающие смотрят тебе в лицо, а не пялятся на твой костюм. Внимание должен привлекать портрет, а не его рама. Сейчас же выходило ровно наоборот. Купленный в Калькутте наряд, который в Индии смотрелся вполне уместно, в Йокогаме выглядел нелепо. Судя по толпе, в этом городе одевались не по-колониальному, а самым обычным образом, по-европейски. Фандорин делал вид, что не замечает любопытствующих взглядов (казавшихся ему насмешливыми), изо всех сил изображал невозмутимость и думал только об одном – поскорей бы переодеться.

Вот и консул, кажется, был фраппирован оплошностью Эраста Петровича – это чувствовалось по колючести взгляда, которую не могли скрыть даже тёмные очки.

Приглядываясь к Доронину, Эраст Петрович по всегдашнему обыкновению выстроил дедуктивно-аналитическую проекцию. Возраст – сорок семь, сорок восемь. Женат, но бездетен. Умен, желчного склада, склонён к насмешливости, отличный профессионал. Что ещё? Имеет вредные привычки. Круги под глазами и жёлтый оттенок кожи свидетельствуют о нездоровой печени.

А Йокогама молодому чиновнику по первому впечатлению и правда не понравилась. Он надеялся увидеть картинку с лаковой шкатулки: многоярусные пагоды, чайные домики, снующие по воде джонки с перепончатыми парусами, а тут обычная европейская набережная. Не Япония, а какая-то Ялта. Стоило ли ради этого огибать половину земного шара?

Первым делом Фандорин избавился от дурацкого шлема – самым простым способом. Сначала снял, будто жарко сделалось. А потом, поднимаясь по лестнице к набережной, незаметно положил изобретение колонизаторов на ступеньку, да и оставил там – кому надо, пусть забирает.

Омурасаки не пожелала расставаться с титулярным советником.