Карта командира Миенга   ::   Абрамов Сергей

Грохот войны в те годы почти не доходил до Вьентьяна: до его магазинчиков с ласковыми и льстивыми продавцами, до полутемных я тихих ресторанов, не знавших недостатка в изысканных восточных кушаньях в то время, как Освобожденным районам страны не хватало даже риса; до двухэтажного нарядного публичного дома "Белая роза", где проводили дешевый и легкий досуг крепкоголовые стриженые "джи-ай", швырявшие бомбы со своих самолетов на далекие от столицы джунгли.

Нет теперь никаких "джи-ай", летают они далеко отсюда, если вообще летают, если живы остались, и "Белую розу" прикрыли - хлопают под ветром створки окон в пустых комнатках-каютах, и продавцы магазинчиков что-то менее ласковыми стали, торопятся распродать пожитки и сбежать подальше от страшного слова "революция". А никто их и не держит, скатертью дорожка.

И сейчас, когда война кончилась, стал пугаться вьентьянский обыватель неведомых десантников "с той стороны". Говорят, у них - автоматы, яды, гранаты, черт знает что еще! Страшно, страшно...

Костров вспомнил недавний разговор с Миенгом, командиром боевого отряда Патет-Лао. Миенг праздно стоял на длинной и пестрой от тротуарных базарчиков _улице Самсентаи перед стеклянной витриной магазина, где над японскими магнитофонами и долгоиграющими дисками из Бангкока висела двухметровая карта Лаоса, еще французская желто-зеленая карта с рельефными горами и долинами, с голубой ленточкой Меконга, с непременной розой ветров в углу. Миенг разглядывал карту (приценивался?), засунув руки в карманы, постукивал по горячему асфальту рваной зеленой кедой.

Стоишь, - укоризненно сказал Костров. - А в городе что творится? удивился Миенг, оторвался от витрины, прищурил и без того узкий глаз. - Ничего не творится. Просто реакционеры десант высадили с той стороны.

- Да... - беспечно протянул Миенг, - это я знаю. Только мы их всех уже выловили.

- Сколько их было?

- Человек десять. Глупые. Ничего не умеют. Откуда только такие берутся?

Миенг не страшился террористов. Миенг шесть лет воевал в джунглях Самнеа, дважды был ранен и, когда Костров писал о нем в свою газету, очень просил:

- Только не сравнивай меня с Сиенг Миенгом.

А ведь хотел Костров - чего таить? - назвать его именем героя старых народных баллад, хитрого веселого человечка, не боящегося ни королей, ни богачей, подобно узбекскому Ходже Насреддину, рассыпающему шутки пригоршнями, добрые шутки, злые шутки - уж кому как.

- Почему, Миенг?

- Я солдат, Ко-ля. Когда я стреляю, то не шучу.

- А когда не стреляешь?

- Тогда тоже не до шуток: очень спать хочется.

Миенг сворачивался калачиком на тощей бамбуковой циновке, подтягивал колени к подбородку, мгновенно засыпал, затихал - даже дыхания слышно не было. Так же бесшумно просыпался, осторожно трогал Кострова:

- Пора в путь, Ко-ля.

Неделю прожил Костров в отряде Миенга; два года назад жил с ними, жевал лаосский рис, пил чай, слушал рассказы о недавней войне, переживал, жалел, что поздно приехал в Лаос.

Кстати, ту единственную змею Костров видел, когда продирался вместе с Миенгом к базе отряда - к пещере у Долины Кувшинов. Потом Миенг долго и сосредоточенно чистил автомат (это он делал каждый день - по привычке), серьезно рассказывал бойцам, какой смелый товарищ корреспондент, как он отважно сражался с огромной коброй и победил ее. Миенг, как водится, не шутил: он хотел скорее закончить работу и заснуть хотя бы на пару часов. Какие уж тут шутки!

- Пришлось пострелять? - спросил его Костров тогда, у витрины на улице Самсентаи.

- Совсем мало, - сказал Миенг. - Скоро забуду, как это делается.

"Глупые" террористы-десантники сдавались почти без выстрелов, храбрец Миенг не считал их серьезными противниками, а на страхи торговцев и болтливых теток на базаре ему было наплевать. Пусть боятся, пусть сплетничают: надо же им чем-то привычным заниматься.

Костров подумал, что солдат, проверивший четверть часа назад его паспорт, мог быть из отряда Миенга. Что ж, значит, снова Миенгу не до шуток, ловит он "глупых" террористов, выспаться некогда.