Корабль смерти   ::   Мерфи Уоррен

На самом деле ничего страшного не произошло: разговоры о банкротстве чушь! Ведь сэр Рамсей еще не использовал всех возможностей для: получения кредита. У него есть Аттингтон, с его обширными земельными угодьями — поместье, стоимость которого очень велика. Сэр Рамсей не может решиться обратить тысячу лет британской истории в средство платежа, но Скуратис может, и он готов предложить свою помощь. Если сэр Рамсей не потерял голову от всех этих разговоров о банкротстве, компания сможет получить новые кредиты, установить на корабле атомные двигатели и заработать солидную прибыль. Разве Скуратис сказал, что не уплатит за двигатели? Разумеется, уплатит, и очень даже хорошо. Он платит за все, что получает. Но его желание — закон.

На этот раз сэр Рамсей потребовал оформить все как должно: и залоговые депозиты, и долговые обязательства, и закладные. «Я хочу защитить свои интересы», — сказал он. И защитил.

Но лишь до того момента, когда корабль был построен и Рамсей Фраул прочитал в «Лондон таймс», что Скуратис не собирается его принимать. Акции сразу же упали почти до одного фунта. Перепуганные кредиторы накинулись на старую и уважаемую фирму, точно обезумевшие от страха матросы тонущего корабля на спасательные шлюпки. Все долговые обязательства, под которые были приобретены атомные двигатели, были предъявлены к немедленной оплате. Когда цена акций упала почти до нуля, Скуратис скупил их и завладел контрольным пакетом компании. С ловкостью фокусника он продал закладные самому себе, продал себе громадный корабль за скандально низкую цену, в качестве заимодавца получил поместье Аттингтон, продал судоверфи Фраула подставной компании, которая официально объявила себя банкротом, и напоследок купил акции Фраула по одному шиллингу, вручив их тем самым бедолагам, с которых когда-то получил по 150 фунтов за штуку.

Это были манипуляции, достойные шакала. В результате у сэра Рамсея осталось три выхода: застрелиться, повеситься или отравиться. Он решил тихо и незаметно уйти из этого мира, причем там, где он был бы ближе к своим предкам. И вот холодным октябрьским днем, спустя пять лет после того, как крупнейший греческий судовладелец предоставил ему блестящую возможность проверить свои способности судостроителя, баронет Рамсей Фраул в черном «роллс-ройсе» в последний раз приехал в Аттинтгон.

Он распрощался со своим шофером, извинившись, что не может выплатить ему выходное пособие. Вместо этого он отдал шоферу брелок от своих золотых часов, не слишком старинную вещь, которая хранилась в их семье всего лишь 210 лет.

— Вы можете его продать, — сказал сэр Рамсей.

— Нет, сэр, я его не продам, — возразил шофер. — Я проработал двадцать два года у джентльмена, истинного джентльмена, сэр. Этого у меня никто не отнимет, никакие греки со всем их богатством. Ваш брелок — не для продажи, как не продаются и двадцать два года моей жизни, сэр.

Тысячелетняя фамильная закалка в холодном английском климате не позволила сэру Рамсею заплакать. Но после этого не страшно и умереть.

— Благодарю вас, — сказал он. — Это были действительно хорошие годы.

— Вам еще будет нужна сегодня машина, сэр?

— Нет, не думаю. Большое спасибо.

— Тогда — всего вам доброго, сэр.

— До свидания, — сказал баронет Рамсей и снова почувствовал, что жить значительно труднее, чем умереть.

Он не приезжал в поместье с прошлого года. Мебель стояла в чехлах. Баронет зашел в комнату, где родился, потом — в детскую, и наконец в большом парадном зале с величественным камином, который он не смог сейчас даже наполнить дровами, сэр Рамсей обошел галерею фамильных портретов.

И тут, как это иногда бывает с людьми, находящимися на пороге смерти, он вдруг прозрел.