Ледобой. Круг (главы 1-5)   ::   Козаев Азамат

Путник, чью дорогу не решились перейти даже серые охотники, присел у останков и, нимало не брезгуя, положил руку на череп с ошметками полусгнившей кожи.

— Ножом он вспорол брюхо, от ребра до ребра, — прошептал странный всадник, словно разговаривая с мертвецом. — И Костлявая забрала тебя почти мгновенно. Будь ты обычным трупом, первое, куда сунулись падальщики, была бы дыра в пузе. Если бы зверье не боялось подойти ближе и умело разговаривать, оно поблагодарило твоего убийцу. У меня много имен и готов поклясться любым из них, что это было очень больно.

Следопыт не морщил нос, будто тошнотворный запах гниющей плоти его не тревожил вовсе. Лишь молча встал и сделал еще несколько шагов по поляне.

— Второй и третий… — присел над телами. — Тебя он убил ударом в сердце, а тебе просто вырвал горло. Лежите рядом, как братья, и даже черепа у вас похожи — лбы низкие, челюсти лошадиные.

Парой шагов дальше лежало еще одно тело. Когда ночной путник подошел к нему, пришлось носком сапога переворачивать останки на спину, неблаго тот покоился на груди, разметав руки в стороны.

— Четыре, — стоило перевернуть труп на спину, его безвольная челюсть бессильно отвалилась, и огромная сколопендра выползла из разверстого рта. Это не испугало охотника за тайнами, он спокойно положил руку на череп и скривился, но вовсе не отвращение стало тому причиной. — Тебе не хватило быстроты и чутья, ему — наоборот хватило за глаза. Развален от бедра до плеча, раскрыт, как шкатулка. Не будь вокруг разлит ужас, твое вкусное сердце сожрали бы волки или лисы, а требуха досталась медведю.

Над пятым хладнокровный путешественник стоял долго. Отошел на пару шагов левее и сапогом наддал что-то круглое, а когда голова встала почти точно по месту — у обрубка шеи, присел, как делал это раньше.

— Ты мучался меньше остальных. Даже не успел понять, что случилось. А меч, — следопыт положил руку на клинок, что «пятый» так и не выпустил, зажав мертвой хваткой. — Остался голоден. Не напился крови. Твоя собственная не в счет.

За кострищем, у противоположного края поляны лежали еще трое. Многоименный хозяин Черныша обозрел их с улыбкой.

— Шестой, седьмой и восьмой. Вас убрала она. Она… — усмехнулся и по очереди ощупал черепа, все в каше гниющей плоти. — Не стоит недооценивать противника, даже такого, который заведомо слабей. Дурачье.

Следопыт встал с колен, еще раз обозрел поляну и вперил пронзительный взгляд куда-то в чащу, туда как раз вела еле заметная тропа. Подошел к вороному, легко вскочил в седло и шагом направил по тропе.

Под копытами Черныша гулко трещали сучья, и на каждый звук испуганно верещало ночное зверье. Вороний народ, поднятый с ветвей, кружил над поляной, но опуститься не решался. Двоих, что лежали, раскинув руки, чуть левее тропы, всадник лишь проводил поворотом головы и даже спешиваться не стал. Усмехнулся и процедил еле слышно: "Девять, десять". Сотней лошадиных шагов дальше по тропе следопыт остановил вороного — не встать было невозможно — и с высоты седла обозрел следы быстротечного ночного побоища. Прямо на тропе, сваленные неразборчивым убийцей в кучу-малу, в беспорядке лежали останки одиннадцатого, двенадцатого и тринадцатого. Но вовсе не они вызвали интерес всадника. Пустив Черныша в обход, по краю тропы, всадник подвел вороного к трупу четырнадцатого, что сидел, привалясь к стволу, и упасть набок ему мешал нож. Только рукоять торчала из грудины, лезвие длиной в две ладони скрыли гниющая плоть и древесина. Верховой спешился, обошел труп кругом, и, встав со стороны лица, присел. Положил на рукоять ножа ладонь и усмехнулся.

— Убит собственным ножом. И болтал, болтал перед смертью, как сорока. Уйти ты не мог — перебита нога, тут у осины и кончился. Четырнадцатый и последний. Это значит, что здесь мне делать больше нечего.