Ловля ветра   ::   Прашкевич Геннадий

Всего их, кажется, было семь. Я еще удивился: для кого, собственно, пускают ночью семь вагонов? Малайцы вряд ли пользуются этой линией часто, а те три фермера с корзинами, которым я помогал, вполне могли бы ехать и утром. Старики в счет не шли. Почему бы им не поспать в ночном поезде? Может, скорость, погромыхивание колес на стыках скрашивают их ночное одиночество? Удивил меня и подвыпивший усатый франт в распахнутом плаще, из-под которого проглядывал темный костюм прекрасной тонкой шерсти. В руках у него была тяжелая деревянная трость. Присев, франт положил на нее руки и высокомерно, даже презрительно поглядывал на моих бобров с корзинами, потом голова его опустилась, он подался к стене и скоро уснул. Мне было все равно, куда он едет и откуда возвращается. Ничто в его биографии меня не интересовало и не могло интересовать.

Я вышел в тамбур и закурил. Мне не повезло, дело не выгорело. Я запоздало подумал; послать в Спрингз-6 могли и Шмидта. Он человек терпеливый и получил бы удовольствие от прогулки по городку — он вырос в таком же.

Я смотрел за окно.

Деревья действительно красноватые… Наверное, под ними и растет шалфей… Из-за окна легко и влажно несло прелыми листьями. Где-то там, за буграми, откосами есть настоящие ручьи, перегороженные настоящими бобровыми плотинами…

Осень…

В Спрингз-6 никто ко мне не подошел… Почему?

Доктор Хэссоп, конечно, умел вовлекать, но шефа не соблазнишь пустыми прожекторами. Он с нескрываемым интересом отнесся к рассказу о встрече доктора Хэссопа с незнакомцем, пытавшимся продать «чудо». Это ж какая температура должна быть развита в гнезде перстня, чтобы разжечь сигару? И это странное по нашим временам обращение — милорд… Оно звучало бы иронически, не будь обращено к доктору Хэссопу. Может, это и впрямь был человек алхимиков, таинственных мастеров, и в наши дни продолжающих поиск философского камня? Этих загадочных творцов, что незамеченными и незаметными влияют на судьбы мира? Этих непонятных людей, чье существование всегда волновало доктора Хэссопа и на связь с которыми он терпеливо искал выхода чуть ли не полжизни?

«Тебе открою тайну, но от прочих я утаю ее, ибо наше благородное искусство может стать источником и предметом зависти. Глупцы глядят заискивающе, вместе с тем надменно на наше Великое деяние, потому что оно недоступно им. Поэтому наше Великое деяние они полагают отвратительным, не верят, что оно возможно… Никому не открывай секретов нашей работы. Остерегайся посторонних. Дважды советую тебе: будь осмотрительным!»

Алхимики… В наше время?

Я усмехнулся.

Ни один коллега доктора Хэссопа не стал бы всерьез рассуждать на эту тему, да, собственно, и сам доктор Хэссоп, говоря об алхимии, имел в виду не всю ту необычайно широкую область, включающую в себя религию, философию, магию, науку и искусство, а неких тайных мастеров, до сих пор объединенных в великий союз, одну скрытую от чужих глаз великую мастерскую. Не случайно здесь рядом с наукой всегда стоит искусство, артистизм — именно он позволяет одной и той же кистью одному мастеру создать простенький — рисунок, другому — Джоконду. А разница между простеньким рисунком и Джокондой, несомненно, велика.

Алхимик — прежде всего художник. Он изготовляет единичную, уникальную вещь. Глупо утверждать, говорил доктор Хэссоп, что алхимики вымерли, как динозавры или кондотьеры. Искусство бессмертно. Тайные мастера знают и хранят не только технологию, они владеют еще и магией слов. Бессмысленные для непосвященных, они открывают мастеру вход туда, куда никогда не заглянет случайный человек. Глупцы, домогавшиеся ее великих тайн, уходили ни с чем, ибо забывали, что магия этих слов — искусство. Что имели, то и теряли.