Музыка былого и рабыни   ::   Ле Гуин Урсула

Шоссе, по которому они ехали, тут было разворочено во время боев в первый год Восстания или просто не подновлялось с тех пор. Толчки и тряска плохо действовали на мочевой пузырь Эсдана.

— Пусть трахнутый белоглазый обмочится, — сказал один из парней другому, и тот улыбнулся, не разжимая губ.

Эсдан взвесил возможные ответы — добродушный, шутливый, безобидный, не вызывающий — и не сказал ни слова. Этим двоим требовался только предлог. Он закрыл глаза и попытался расслабиться, ощущая боль в плече, боль в мочевом пузыре лишь слегка, отвлеченно.

Человек слева от него, которого он видел смутно, сказал в переговорник:

— Шофер, остановись вон там.

Шофер кивнул. Машина затормозила и, трясясь, как в лихорадке, съехала на обочину. Они все вылезли наружу. Эсдан увидел, что его сосед слева — тоже веот, но второго ранга. Задьо. Один из парней ухватил Эсдана за плечо, другой прижал пистолет к его печени. Остальные стояли на пыльной обочине и мочились в пыль, на щебень, на корни, чахлых деревьев. Эсдан сумел расстегнуть ширинку, но его ноги затекли и подгибались, а парень с пистолетом обошел его и теперь стоял прямо перед ним, целясь в его член, где внутри мочеиспускательного канала возник узел боли.

— Попятьтесь, — сказал он досадливо. — Я не хочу забрызгать вашу обувь.

Но парень шагнул вперед и упер пистолет ему в пах. Задьо чуть поднял руку. Парень попятился на шаг. Эсдан содрогнулся и внезапно пустил фонтанирующую струю. Даже в агонии облегчения он обрадовался, что заставил парня отступить на два шага.

— Ну, прямо почти человеческий, — сказал парень.

Эсдан с тактичной быстротой убрал свой инопланетянский член и застегнул брюки. Контактные линзы прятали белки его глаз, а одет он был точно арендный, в широкую грубую одежду тускло-желтого цвета — единственно разрешенного городским рабам. Таким же тускло-желтым было и знамя Освобождения. Не тот цвет здесь. И тело под одеждой было не того цвета.

Прожив на Вереле тридцать три года, Эсдан привык, что его боятся и ненавидят, но прежде он ни разу не оказывался в полной власти тех, кто боялся и ненавидел его. Щитом ему служила Эгида Экумены. Каким же он был глупцом, что покинул посольство, где хотя бы был в безопасности, и позволил себе попасть в руки этих отчаявшихся защитников проигранного дела, которые могут причинить много вреда не только ему, но и через него. На какую степень сопротивления и выносливости он способен? К счастью, самыми страшными пытками им не вырвать у него сведения о планах Освобождения, поскольку он не имеет ни малейшего понятия о том, что предпринимают его друзья. Но все равно, какой глупец!

Снова в машине, стиснутый на сиденье, видя перед собой только нахмуренные лица парней и непроницаемо-бдительное лицо оги, он опять закрыл глаза. Шоссе дальше было ровным. Убаюканный скоростью и безмолвием, он погрузился в послеадреналиновую дрему.

Когда он совсем проснулся, небо было золотым, и две маленькие луны поблескивали над безоблачным закатом. Они тряслись по боковому шоссе, которое вилось между полями, плодовыми садами, лесными посадками, плантациями строительного тростника. Потом большой поселок полевых движимостей, еще поля, еще поселок. Они остановились у барьера, охраняемого одним вооруженным мужчиной, который мельком оглядел машину и махнул, чтобы они проезжали. Теперь дорога вела через огромный всхолмленный парк. Все это выглядело тревожно знакомым. Кружево древесных ветвей на фоне неба, извивы дороги среди рощ и поля. Он знал, что вон за той грядой холмов струится река.

— Ярамера! — сказал он вслух.

Ответом было молчание.

Много лет.., десятилетия тому назад, когда он пробыл на Вереле примерно год, сотрудников посольства пригласили в Ярамеру, крупнейшее поместье в Вое-Део. «Алмаз Востока». Образчик производительного рабского труда.