Прилетаево (Зеленая дилогия-1)   ::   Ютанов Николай

Возле поворота на Крайнюю она затормозила и вручила пожилому плешивому гражданину пачку газет. Мужчины, прикатившие тележки с газовыми баллонами на смену, оживились. Кто-то пошутил. Девчонка зарумянилась. Кто-то отозвался положительно. Девчонка совсем смутилась и покатила дальше. Мужики заспорили, цветет ли "ржавка" по пшенице на "нашем севере". "Колорадский жук не ползет, значит, и "ржа" не привяжется... сказал Борька. - Вот ведь - мак не сеем, картоха в руках гниет, а теперь еще и наркота в хлеб лезет, и земля за электролинией не родит... Совсем сдурели..."

Молодой очкастый дачник пылко скручивал редуктор с баллона.

Мимо, прямиком к бабушке Арине, проехал интуристовский автобус, мягко покачиваясь на социалистических рессорах. Он зачадил угольным дымом придорожную смородину и скрылся за поворотом в сиянии сонных иностранных улыбок. Сотрудники музея уже смахивали пыль с деревянной колыбельки, пересчитывали лампады и миски. Старый дом няни поэта принимал гостей тихой прохладой и полумраком умытой старости. Возле горынычевского магазина волновалась очередь за мясом. Над улицей за аптекой болтался оранжевый коробчатый змей. Парнишка искоса, полуобернув голову, поглядывал на змея, трогал тугую нить, захлестнувшую плечо, и жевал хабарик "Marlboro". Рядом покуривали двое коллег. Один сидел на велосипеде, уперев ноги в землю, другой из-под ладони смотрел в небо, опустив руку с сеткой, где блестели три русских козырька. Рядом толклась восторженная мелочь. Пара ранних купальщиков резала воду Горыни рычащими "Явами". Сияла красная эмаль, орали парни, задирая бледные ноги. Купание красных коней. На берегу масло ложилось на холст в отсвете мрачной усадьбы. Художница толкала по переносице сползающие очки и потирала пятку о штанину. Под обрывом малыши копали метрополитен.

На Центральной появились панки. Камуфляж был плотен. Парень синел косовороткой и бермудами. Алел гребень, блестела бритая зона. Лицо ласкало взгляд синими чумными пятнами. Подруга потрясала могучими ягодицами, освобожденными из плена косности забугровым загоральником. Конструктив был мощным, по-васильевски ядреным и золотистым. Снизу он подпирался боевыми бахилами, гребущими пыль. Тесемки, подсмыкивающие голенища, замыкались на шее изящным брезентовым бантом. Волосы обледеневшей поливальной установкой нависали над плоской красно-желтой рожицей. Мужики крутили губы трубочкой и радовались: "Ну, чистый тепловоз!.." Ребята купили хлеба, камбалу в томате, "пепси-колу" и побрели обратно. На "бродвее" парни, купавшие моторы, собрали вокруг себя почитателей. У магазина появились молодые мамы со связками детей, либо принайтованными к коляскам, либо находящимися в свободном поиске в некотором эллипсе рассеяния. Молодые Папы либо отсутствовали, либо с казарменными лицами несли караул возле обозов. С Пионерской вынырнула инвалидная легковушка с голым трескучим мотором и нашпигованная молодежью. Крякая, словно детская шарманка, она покарабкалась в гору. На "тойоте" подъехали мажористые мальчики в компании ярких мини-девочек. Мальчики интересовались вермутом, девочки играли ножками и чадили "Астрой", "...когда он смеется, у него не все на месте. Он - уже не человек!.." - утверждал голос Бутусова на пункте сдачи бутылок. Солнце жгло сквозь хмельные листья, обвивающие перекосившийся тын за углом магазина. Бабуси бойко торговали зеленью и корнеплодами.

На площадку перед промтоварным лабазом выпрыгнула пожарная машина. За ней - желто-синий "жигуль". Судя по треску в репродукторе, в "жигулях" отчаянно рвали пачки секретных указаний.