Рудимент   ::   Сертаков Виталий

Я не понял, что означает «такие условия». Мне исполнилось пять лет, и моему телу были знакомы три состояния.

Первое состояние тела. Отгороженный угол комнаты, откуда я мог смотреть в окно, на желтую стену дома напротив. Но я редко обращал внимание на стену. Я читал. Благодаря бабушке я прочитывал вслед за ней все газеты и журналы, а потом плавно переключился на книги из дедушкиной библиотеки. Книг накопилось очень много, больше двух тысяч. До десяти лет я прочел их все, хотя в большинстве текстов ни черта не понял. Но я уже тогда научился выписывать непонятные слова в тетрадку.

Они мне потом пригодились. Из непонятных слов легче составлять нужные предложения.

Второе состояние тела. Садик в нашем дворе. Там торчал покосившийся засохший фонтан, две скамейки и гаражи. В фонтане кучковались пьяницы. На скамейках, забравшись с ногами, ребята соревновались, кто дальше плюнет. Возле гаражей перемежались кучи собачьего и человечьего дерьма. Меня выносили посмотреть на мир по очереди. Мама, бабушка, тетя Лида. Иногда соседи.

Третьим знакомым мирком была больница. Больницы я, кажется, не боялся. Почти не помню.

Комиссия разговаривала с мамой очень строго. Они мерили нашу площадь, читали бумаги, а под занавес всех озадачили. Они привезли первую в моей жизни инвалидную коляску. Я смотрел на неуклюжую конструкцию, как на небесную колесницу. Коляска весила в четыре раза больше меня, а жили мы в доме без лифта, на четвертом этаже.

Удачный подарок от государства. Все равно что слепому преподнести бинокль. Зато теперь мое присутствие отравляло жизнь не только родне. Отныне я мешал всем соседям.

Главная тетка из комиссии говорила с мамой на кухне. Она уже не ругалась на антисанитарию. Она посетовала, что в советское время мы давно получили бы жилплощадь на первом этаже. Спросила, нет ли у нас возможности уехать за границу. Она сказала, что догадывается, куда уходит моя пенсия, и потрогала под столом ряды винной стеклотары. вторая тетка строго спросила, как это можно, давать ребенку столько читать. Книги, которые мне не положены по возрасту. Они с наивной прямотой спросили маму, почему та не отказалась от меня сразу, и пообещали помочь с устройством меня в стационар. В Дом инвалидов. Навсегда, если мама согласится. Это крайне непросто, намекнула тетка, но ей жаль мальчика, который живет в сарае, где ванная стоит посреди коммунальной кухни. Главная тетка не издевалась, она искренне не могла взять в толк, что такого, как я, можно любить.

Мама меня любила.

Потом комиссия протопала по лестнице, а бабушка изрекла загадочную фразу:

— Фарисейство по остаточному принципу…

Тетя Лида выразилась более определенно — обозвала их толстожопыми дармоедками. Мама сказала:

— Я Петеньку никому не отдам!

И неделю после этого не употребляла.

Начальницы уехали ободрять других детей, а железное чудовище на колесах осталось. Оно спряталось за дверью в коридор, подмигивало мне отражениями от лампы и тихонько приговаривало: «Вот погоди, настанет ночь, все уснут, и я тогда тобой займусь, кусок дерьма!»

С коляски все и началось. Именно из-за коляски у меня появился первый враг.

Какой-то иностранный фонд дал денег российскому предприятию, чтобы они запустили производство таких замечательных штуковин. Предприятие справилось. Их кресло для детей получилось втрое дешевле иноземного, зато вдвое тяжелее и без учета анатомии. Тетя Лида сказала, что с помощью подобной техники можно выиграть небольшое танковое сражение. Когда у коляски что-нибудь отлетало, достать детали было негде. Потому что фабрика наловчилась выпускать изделие только целиком. Кроме того, благодаря техническому гению российских инженеров, у меня начал расти горб.