Шайтан-звезда (Часть 2)   ::   Трускиновская Далия

- В Хире я свалюсь с коня и просплю не меньше суток, и то еще неизвестно, смогу ли я после этого сделать хоть шаг, о Джеван! - прокричав это, Абриза усмехнулась ему, и он понял эту усмешку, ибо она означала пока Ади аль-Асвад в беде, я не могу предаваться заботам о своем драгоценном здоровье.

- Да хранит тебя Аллах и да приветствует, о Абриза! - крикнул и он ей, потому что топот копыт, конских и верблюжьих, заглушал голоса.

Абриза скакала в одном ряду с мужчинами, от возбуждения не ощущая усталости, и более того - тогда, когда ей полагалось бы от изнеможения заснуть в седле, ее ум работал особенно пронзительно, и в голове возникали цепи слов, связанных между собой изысканными ритмами, и она поражалась образам, в которые складывались эти слова, и не могла понять - слышала она такие стихи когда-то прежде, или же сама на скаку сочинила их.

Вот и сейчас тревога за Ади аль-Асвада была столь велика, что его сухое темное лицо как живое обозначилось перед глазами Абризы, и не стало больше ни пыльной пустыни, ни тысячи всадников, ни даже аль-Мунзира и Джевана-курда, все это исчезло, а были только огненные черные глаза возлюбленного под сходящимися бровями и рождающиеся слова!

И Абриза произнесла их нараспев, и голос ее оказался до того громок, что перекрыл шум движущегося войска. И это были два бейта, достойные лучших поэтов, а ведь арабы славятся своими поэтами:

Мой любимый стоит всегда пред глазами, Его имя начертано в моем сердце.

Его вспомню, так все во мне - одно сердце, Его вижу, так все во мне одно око.

- Велик Аллах! - воскликнул в великом восхищении Джеван-курд. А Джабир аль-Мунзир, направив коня так, чтобы его колено соприкасалось с коленом скачущей Абризы, потребовал задыхающимся голосом:

- Прибавь, о госпожа!

И она прибавила, ибо цепи из слов клубились у нее в голове, и вытягивались, и каждое слово тянуло за собой другое, и каждое слово переливалось в другое слово, так что рожденные бейты были похожи на струю драгоценного румийского вина, крепкого и выдержанного, льющегося в цветной стеклянный кубок из серебряного кувшина:

Твой призрак меж закрытых век я вижу, В движенье и в покое тебя помню.

Любовь к тебе в костях моих так льется, Как льется сок в плодах и в гибких ветках!

- Вперед, вперед! - прокричал Джудар ибн Маджид, и его плащ плеснул по лицу Джевана-курда, потому что Джудар обогнал его и теперь вел скачку. Вперед, о лесные львы, о горные барсы! Если мы спасем аль-Асвада - пост и паломничество для нас обязательны!

И тут же он придержал коня, ибо углядел в облаке пыли нечто неожиданное.

То же самое сделал и аль-Мунзир.

- Клянусь Аллахом, это или призрак, или аль-Асвад! - воскликнул он.

- Не бывает призраков среди ясного дня, о несчастный! - возразил, нагоняя его, Джеван-курд.

- Но ты посмотри, как сверкает его лицо! Разве это не маска аль-Кассара?

- Всякий может нацепить маску, снятую с пленника!

- Но он - из воинов, посмотрите на его длинные волосы! - добавил Джудар ибн Маджид.

- Вперед, вперед! - крикнула Абриза, обгоняя их всех. - Разве мужчины у арабов боятся призраков? Да пусть хоть целое войско призраков встанет между мной и Ади!

Тот, кто несся навстречу, стал виден яснее.

- Гляди, о Джеван, это же аль-Яхмум! - крикнул курду в ухо Джудар ибн Маджид.

Его слова услышала Абриза.

- Те, что подобрали золотую маску, увели и коня! - прокричала она курду в другое ухо. Он кивнул, а Абриза сразу же вспомнила, что маска оказалась в руках переодетой женщины, которой аль-Яхмум оказал предпочтение, и сознание того, что эта женщина любит аль-Асвада, обожгло Абризу.

- Клянусь Аллахом, сейчас я выясню, что это за призраки! - с такими словами аль-Мунзир, вырвавшись вперед, подбоднул коня стременами и, вовсю работая поводом, приблизился к загадочному всаднику.