Скоморох   ::   Железнов Свенельд

Тогда он дернул рукой. Движение далось с трудом, ведь суставы закоченели, лишив тело гибкости.

— Живой! За руку тут же схватили и потянули. Перед взором Радима промелькнули редкие облака, вершины вековых елей, развесистые ветви, заснеженный подлесок… Взгляд уперся в темную фигуру, застывшую около скомороха.

— Ну, подымайся! Или сидеть здесь собрался?

Радим наконец различил черты собеседника. Парнишка лет пятнадцати в овчинном тулупчике и огромной лисьей шапке тянул скомороха за руку, помогая ему встать. Радим, кряхтя, поднялся и чуть не упал снова, почувствовав, как голова закружилась и его потянуло вниз.

— Теперь ты мой должник, — поддерживая скомороха, сказал юноша. — Ежели б не я, так и вмерз бы в землю. Глядишь, к лету Живана травку-муравку через тебя прорастила бы.

Губы, оттаяв, подчинились хозяину, и Радим ответил:

— Благодарствую…

— Ну, за благодарность жив не будешь. С тебя гривна кун. Хочешь, сейчас рассчитаемся, хочешь, чуть позже. Но долг платежом красен.

К Радиму начала возвращаться память. Он восстановил события последних дней и понял, что лучше бы его не спасали. Жить смысла не было.

— У меня и гнутой резани нет. Кхм… — Радим закашлялся. — Да и спасать меня я не просил. Кхм… кхм…

— На, для сугрева хлебни вина, — парнишка протянул скомороху берестяную бутыль. — Не боись, более гривны кун с тебя не возьму.

Радим отпил из бутыли, и ему действительно стало теплее. Затуманенный взор прояснился, и он смог рассмотреть спасителя более подробно. Тот был белобрыс и округл. Голодать последние месяцы ему явно не приходилось, ибо кожа лоснилась, а щеки алели румянцем. Одежда юноши была небогата, но добро сшита. Шапка, тулуп, кожаный пояс, шерстяные порты, шерстяные онучи и лыковые лапти были, если и не новыми, то малоношеными. Через распахнутый воротник тулупа виднелся ворот рубахи, расшитый тесьмой с греческим львиным узором. В петле на поясе парубка висел однолезвийный нож в три четверти локтя длиной. Судя по отсутствию характерного «цоканья» в говоре, юноша был не местный.

— Нету гривны кун. До нага коли разденешь, и то за мое платье столько не выручишь, — грустно заметил Радим.

Юноша оценивающе взглянул на залатанный кафтан Радима, протертую войлочную шапку, грязные онучи, потрескавшиеся подошвы и кивнул в сторону валяющегося в снегу заплечного мешка.

— А там, смотрю, добра много. Плотно упихано.

— Не трожь! — Радим поднял мешок. — За это добро и резань мало кто даст. Для моего ремесла вещи.

— Хорошенькое у тебя ремесло. И резани за него не дают. Чем хлеб добываешь?

— За ремесло дают, не дают за вещи для ремесла. Ибо мало тех, кто сим ремеслом владеет.

— Ого! Интересное дело! Уж не скоморох ли ты? Радим замер, открыв рот. Он не корчил гримас, не показывал трюков, а его узнали.

— Э! Ты чего, будто замороженный! — парубок толкнул скомороха в бок. — На, еще хлебни, не замирай!

— Откуда ты знаешь, что я скоморох?

— Угадал? Правда? — юноша рассмеялся. — Я сам скоморох. Ну, учусь быть скоморохом, и все такое. Пока настоящих представлений не давал, но все, кому я свое умение показывал, одобряли.

— Скоморох? — Радим напрягся. — Мешок я тебе все одно не отдам. Режь меня, потом с мертвого заберешь.

— Стоило тебя спасать, чтоб резать! Не тать я какой-нибудь с большой дороги! Коли зажмешь гривну кун, Сварог тебе судья. Однако, думаю, можешь долг вернуть работой. Возьми меня с собой. Вместе представления давать станем, ты меня подучишь, а потом, как решу, что все узнал, разбежимся.

— Тебе не понравится. Похоже, удача оставила меня.

— Ну уж нет! Ежели я к тебе присоединюсь, поверь, у нас все пойдет как по маслу! Я пока ни в чем знал неудачи!

— Зато я из этих неудач никак не выберусь.