Стишок о неизвестном Ефрейторе (фантастический рассказ)   ::   Связов Евгений

Капитан Фокеев, обнаружив, что застава обратила на него внимание, запнулся от неожиданности, а потом торопливо закончил:

– Верховное командование сейчас решает, как наиболее адекватно реагировать на происходящее. Заставе после завтрака перейти на боевую готовность. Разойдись!

Строй постоял секунду, впитывая последние капли, а потом сломался и развалился на отдельные бурлящие кучки.

Лещенко осторожно выкатил беломорину из полуполной пачки и застыл посреди плаца одиноким пограничным столбиком, вместе с папироской пережевывая информацию.

Тело отшатнулось от небольшого газового факела, а потом привычно ткнуло папироской в его основание и заглотнуло едкий дым. Пыхнув ноздрями как бэтр выхлопными трубами, ефрейтор Лещенко воткнул ожидающий взор в рядового Гольцова. Когда Гольцов давал прикурить, это значило, что сейчас он будет чего-то просить.

– Товарищ ефрейтор, разрешите вне устава… – ласково проканючил Гольцов. Лещенко с секунду смотрел на грязно зеленые глазки, взгляд которых быстро скакал с пряжки на подбородок, и вяло буркнул:

– Валяй.

– Я тут с братками потарахтел, и в общем, мы так сообразили: если азера на нас попрут, то надо свинтить отседова… подале, да и не пустыми. А ты как думаешь?

Лещенко пожевал папироску, неспешно оглядывая заставу и бескрайние просторы родины за ее забором и пошевелил картинками памяти. Гольцов перемялся с ноги на ногу и полез за сигареткой – Лещенко мог обсасывать вопросы по полчаса, но на памяти заставы за месяц срока не разу не выдал неправильного ответа.

Взрыхлив короткий ежик разных с проседью волос, Лещенко прикинул, далеко ли до завтрака и ненавязчиво, серенько промямлил:

– Ну если винтить – то прям счас. Когда попрут – свои из второй линии обосруться и будут лупить по всему, что движется. Да и застава – как арбуз на блюдечке – ВТОкнуть самое оно. А азера, если еще не гикнулись, помнят, наверное, Брестскую крепость и бабахнут – пепла не останется.

Гольцов скривился и спросил:

– А че за крепость?

Лещенко вдохнул, раздуваясь воздушным шариком, выдохнул, шипя перебитым шлангом шиноподкачки.

– Это во вторую мировую погранцы послали все, заперлись в большом ДОТе и месяц морально трахали все немецкое командование.

Гольцов медленно кивнул, и задумчиво опустил глаза, а Лещенко побрел к столовой, усмехаясь тому, что послать все и трахнуть морально для советского солдата всегда будет понятней, чем подвиг во имя родины-такой-то-матери.

***

Тело рядового Семечкина уныло ковырялось в горке каши, испуганно прижавшейся к краешку необъятных просторов тарелки. Сбоку на скамью рухнуло тело комода и его голодный рык смыл Семечкина с надежного берега мыслей в бурный океан реальности. Комода Лещенко Семечкин зауважал после двухчасовой исключительно информационной лекции о действии наркотиков, а так же после демонстрации, что в отделении руками и ногами он машет лучше всех, и поэтому махать теперь будет только он.

Семечкин решительно размазал по тарелке свою порцию и повернувшись к комоду, осторожно прошептал:

– Товарищ ефрейтор…

Лещенко, не отрываясь от жевания, заглянул к Семечкину в тарелку, затем удивлено глянул на него, потом кивнул на его тарелку и проглотив, спросил:

– Ты че не ешь?

– Да вот все думаю… это война, да?

– Для тебя война будет, если ты через две минуты не съешь свой завтрак.

Семечкин послушно сгреб кашу на исходную позицию и черпанул ложкой.

– А это еще не война, а очередной прикол от Щасотдамася Хуснейма. Я вот все жду, когда же он на нас выпендриться, чтобы мы ему выпендрюльник оторвали.

– Все шутите… – Семечкин уныло поглощал безвкусную кашу. – а меня мама дома ждет.

– Так давай я тебе ногу отстрелю, и поедешь домой. А там, глядишь, и мы с арабами придем.