Умирал дракон   ::   Бушков Александр Александрович

Так?

- Ты же сам знаешь, что так говорят только дураки.

- Ну да, а более умные расцвечивают коллизию морально-этическими побрякушками... И это знаю, как же. Веточка, - Гаранин привычно обнял ее за плечи, - ну ты же у меня умница, ты же не станешь разыгрывать сюжет очередного убогого телефильма - героя, дескать, усиленно не понимает любимая женщина. Все ты понимаешь, и меня ты понимаешь, так что оставим штампы голубому экрану, а для нас пусть остается лишь один штамп - тот, что скоро хлопнут в наши с тобой паспорта.

Это был уже не туманный намек, какие он себе в последний год позволял, а самый настоящий открытый текст. Он знал, что Вета будет только рада, но выражение ее лица он бы не расценил как радость оттого, что все наконец решено, и это было что-то новое - Вета давно была для него открытой книгой.

- Давай все же закончим о твоем маршальском жезле, - сказала Вета. - Ты его из рук выхватываешь.

- Выхватываю, - согласился Гаранин. - Можно и так это называть. Но это будут эмоции. А нам требуется рассудок. Ермоленко - в прошлом. Что бы ни висело у него на груди и сколько бы ни осталось за спиной, он весь - в прошлом. Ему следует уступить дорогу таким, как я, а в данном случае лично мне. Будь ты непосвященным человеком, могла бы приписать мне раздутое самомнение, но мы с тобой люди одной специальности, и ты не станешь отрицать, что я всего лишь трезво оцениваю свои возможности.

- Не стану.

- Вот видишь, - сказал Гаранин. - До пенсии ему остается два года, и все, в том числе он сам, знают, что он не задержится ни на день дольше, ибо выработал свой ресурс. Правда, его могут вежливо попросить уйти и послезавтра...

- Это - если ты завтра встретишься в Крутоярске с министром.

- Встречусь, - сказал Гаранин. - Прудников мне обещал твердо представить министру, никуда не денется, и словечко нужное замолвит, я ему нужен, думаю, больше, чем он мне...

- А если ты не поедешь, все, что Прудников успел сказать министру, так и останется разговором.

- Ага, и мне придется ждать два года, чтобы законным порядком унаследовать трон. Два года. Веточка, семьсот тридцать дней... Не каждую неделю к нам приезжают министры.

- Ты ведь можешь и не ехать.

- Да что ты такое говоришь? Не могу я ждать, потому что эти два года Ермоленко будет работать хорошо, но по-старому. К чему мне - и стройке, главное - это, если я могу лучше? Заниматься филантропией, чтобы патриарх тихо-мирно допел лебединую песнь? Да что в этом хорошего? Сам Ермоленко все понимает.

- Однако не уходит. Значит, ему очень важно допеть.

- А строительству важнее, чтобы я принял трон, пусть в результате отречения монарха.

- И тебя не коробит, что твой благодетель Прудников сводит таким образом старые счеты с Ермоленко?

- Ну и что? - сказал Гаранин. - Что он его - под расстрел подведет? В тюрьму посадит? Всего лишь крайне меленько нагадит - подумаешь, отправил на пенсию на два года раньше законного срока... Если эта мелкотравчатая пакость Прудникова по большому счету идет исключительно на пользу строительству - к чему нам заниматься чистоплюйством? Мы же технари, Веточка, и наша работа оценивается не по количеству совершенных благородных поступков, а по числу значков на картах. По тому, насколько быстро появляются новые значки и что за ними стоит. Правильно?

- Ты все правильно говоришь, - сказала Вета. - Но ведь мало нарисовать картину с соблюдением всех пропорций и правил. Нужно еще и душу в нее вложить.

- Это я-то не вкладываю? На дилетанта и обижаться бы не стоит, но ты...

- А я временами боюсь того, что ты считаешь своей душой, - сказала Вета, и это прозвучало серьезно. - Из кирпичиков все складывается - не любит спорить, и "Роланд" твой, и даже то, что ты не едешь поездом, а собираешься промчаться двести километров на машине.