Затонувший мир   ::   Боллард Джеймс

Керанс отправился в джунгли и набрал охапку съедобных ягод, потом вернулся и сидел рядом с Хардманом, пока вершины окружающих холмов не озарил рассвет.

В течение следующих трех дней он оставался с Хардманом, кормя его ягодами и промывая глаза остатками пенициллина. Он увеличил убежище и соорудил грубый тюфяк из листьев, на котором они спали. После полудня и по вечерам Хардман сидел в открытой двери, глядя сквозь туман на отдаленное солнце. В промежутках между ливнями солнце озаряло кожу странным интенсивным сиянием. Он не узнавал Керанса и называл его по-прежнему «солдат», иногда пробуждаясь от апатии и разражаясь серией несвязанных приказаний на завтра. Керанс все сильнее чувствовал, что истинная личность Хардмана погребена глубоко в его мозгу, его поведение и реплики являются лишь бледным отражением этой личности. Керанс решил, что он потерял зрение с месяц назад и, инстинктивно взбираясь на возвышенные места, добрел до этих руин. Отсюда он лучше видел солнце — единственное, что воспринимала сетчатка его глаз.

На второй день Хардман начал прожорливо есть, как бы готовясь к длительному путешествию через джунгли, к концу третьего дня он уничтожил несколько огромных гроздьев ягод. Силы, казалось, стремительно возвращались в его огромное угловатое тело, и к концу третьего дня он уже мог встать на ноги. Керанс не был уверен, что Хардман узнал его, но монологи с приказами и инструкциями прекратились.

Керанс не удивился, когда, проснувшись на следующее утро, обнаружил, что Хардман ушел. Он прошел по долине до края леса, где в реку вливался небольшой ручей, рассматривая темные сучья папоротников, свисавших в молчании. Несколько раз он звал Хардмана, слушая, как эхо возвращает его голос. Он принял решение Хардмана уйти без комментариев, думая, что он может встретить его, а может и не встретить в их общей одиссее на юг. Пока глаза его смогут различать сигналы солнца, пока ему удастся избежать нападений игуан, Хардман будет идти на юг, подняв голову к солнцу, пробивающемуся сквозь ветви.

Следующие два дня Керанс провел в убежище на случай, если Хардман решит вернуться, потом выступил сам. Медицинские запасы его истощались, и теперь он нес с собой лишь узелок ягод и кольт, с оставшимися двумя патронами. Часы его все еще шли, и он использовал их как компас, продолжая считать дни и делая каждое утро зарубки на своем поясе.

Пройдя долину, он пересек мелкий ручей, собираясь достичь берегов реки. По-прежнему проливные дожди обрушивались на землю, но теперь они происходили лишь в течение нескольких часов после полудня и вечером.

Когда река сменила направление на западное, он оставил ее и двинулся на юг, уйдя из густых джунглей холмов и углубившись в более редкий лес, который, в свою очередь уступил место большим полосам болот.

Идя по краю болот, он неожиданно оказался на берегах большой лагуны, с милю в диаметре, окруженной песчаными пляжами, сквозь которые проступали верхушки нескольких разрушенных зданий, как береговые шале, видимые на расстоянии. В одном из них он отдыхал день, стараясь подлечить лодыжку, которая почернела и распухла. Глядя в окно на диск воды, он ждал, пока вечерний дождь с яростью набросится на него; когда дождь прекращался, и вода успокаивалась, в ней, казалось, отражалось все, что он видел в своих бесчисленных снах.

Судя по изменению температуры, он прошел уже около ста пятидесяти миль на юг. Вновь все поглотила невыносимая жара, поднявшаяся до ста сорока градусов, и он чувствовал нежелание покидать лагуну с ее пустыми пляжами и спокойным кольцом джунглей. Почему-то он знал, что Хардман скоро умрет и что его собственная жизнь тоже может вскоре оборваться в этих нетронутых джунглях юга.