Золотые апостолы   ::   Дроздов Анатолий Федорович

– Это вы вчера приехали?

– Доброе утро.

– Здравствуйте, – ничуть не смутившись, поправилась она, не переставая все также пристально меня разглядывать. – Вы из столицы?

– Так точно.

– Приехали привидение смотреть?

– Приехал. Только не смотрел. Куда вы его спрятали?

Она рассмеялась. Сноп света из узкого окна, казалось, просвечивал насквозь ее легкую футболку и коротенькую юбочку, открывая бессовестному мужскому взгляду розовое тело. Она перехватила мой взгляд. Черт бы подрал эту Стеллу!

– Мне, между прочим, заведующий мне даже кости показывал, – заторопился я, чтобы скрыть неловкость. – Нашли здесь в стене, невинно убиенную.

– Дедушка? – снова засмеялась она. – Он всем их показывает.

Дедушка? Почему бы и нет? Он заведует филиалом музея, внучка убирает. Деньги – в семью!

– Только все это неправда, – продолжила она весело, – никого здесь живьем не замуровывали. Это Ульяна. Она сама умерла.

– Какая Ульяна?

– Бабоед. Ей было осьмнадцать.

– Ты хочешь сказать: восемнадцать?

– Осьмнадцать, – упрямо повторила она. – Как раз на Успение стукнуло. И в этот же день она умерла. Сразу. От чего – никто не знает.

Я почувствовал, как по спине пробежал знакомый холодок. Так было не раз, когда в своих розысках мне случалось наткнуться на редкий, еще никем не описанный документ. Эта маленькая уборщица удивительно много знала.

– Почему же ее похоронили в стене?

– Почему? – повторила она. – Ну, это… Она очень красивая была, и в нее парень один до смерти влюбился. Онисим Брага. Его родители были богатые и не хотели, чтобы он женился на дочке бедного каменщика. Они тайком встречались, а когда Ульяна умерла, он тоже умер. В тот же день. И родители его сказали, что Ульяна – ведьма, Онисима сначала присушила, а потом сгубила, поэтому ее не стали отпевать и запретили хоронить на кладбище. В ту пору ведь могло так быть?

Я кивнул. Еще как могло! И не только в восемнадцатом веке, но и в девятнадцатом. Даже в начале двадцатого случалось…

– Тогда папа Ульяны, Микифор, очень обиделся и сказал: не хотели один раз над моей дочкой помолиться, будете молиться постоянно…

Я чуть не вскочил с койки, но вовремя вспомнил, что на мне ничего нет. Ну конечно! Все разъяснилось. Даже с гладким обручальным колечком. Обычай надевать его на палец умершим юным девушкам сохранился до сих пор. Ай да Микифор Бабоед! Фамилии соответствовал. В те времена "ед" означало другое, на букву "ё"…

– А ты откуда все знаешь?

Она насупилась:

– Знаю и все.

– Дедушка рассказал?

– Нет, – ответила она серьезно. – Дедушка про Ульяну ничего не знает.

Я не стал уточнять, почему она держит дедушку в неведении. Не мое дело. Пора вставать.

– Мне нужно одеться. Отвернись.

В ответ она только хмыкнула, не переставая нагло пялиться. Ну!..

Я отбросил одеяло и потащил одежду со стула. Она стояла, бессовестно разглядывая, как я, повернувшись к ней спиной, натягиваю трусы, а затем – брюки. И вдруг спросила, хихикнув:

– Вы всегда спите нагишом? Без ничего?

Я не нашелся ответить сразу. Обернулся к ней. И не успел.

– Родинка!

Я подавился готовыми вырваться словами.

– Родинка! – еще раз радостно воскликнула она, бросила швабру и, подбежав, ткнула пальцем мне в грудь. – Красная, круглая и под правым соском.

Я невольно глянул вниз. Она тут же убрала палец.

– Да, родинка. Что из того?

– У меня такая же!

Прежде, чем я успел что-нибудь предпринять, она рывком стащила с себя футболку. Лифчика под ней не было. И я увидел под округлой девичьей грудью красную выпуклую родинку. Невольно сглотнул.

– Смотри, у тебя она под правой грудью, у меня – под левой. Как и должно быть. Если мы сейчас…

Она вдруг легонько толкнула меня, и я, не устояв, рухнул на койку. В следующий миг она шлепнулась на меня сверху – грудь к груди.