Зверь с той стороны   ::   Сивинских Александр

Потому-то я с нею и расстался в свое время. А может, это она меня бросила?

— Скажи, Анжел, — спросил я с невинным выражением и талантливой имитацией кавказского акцента, — отчего это " ананас " пишется слитно, а " мы её " — раздельно?

— Фу, дурак какой! — сказала она. Впрочем, не без игривости. И добавила: — Учти, дуракам в моём зале не место.

— Как это изумительно верно! — воскликнул я, преклоняя колено, блестя глазами и ловя её кисть для поцелуя. — Без дураков здесь так уютно и спокойно. Но не спасут ли меня два ананаса?

Она пожала тренированным плечиком:

— От глупости вряд ли.

Я приуныл.

— Хорошо, неси, — смилостивилась она. — На следующую же тренировку. Иначе можешь не появляться.

И ушла, поводя крутыми мускулистыми бедрами, что было замечательно видно сквозь тонкие брючки. Я сделал ей пальчиками "бай-бай".

Милочка, забросив ножку на ножку, растопырив пальчики, любовалась свеженьким лаком на ногтях. Пузырёк с лаком стоял тут же, возле невиданного мною до сего дня навороченного ноутбука «Тошиба». Стоимостью приблизительно… ой, страшно представить! И это притом, что сам Большой Дядька разъезжает по делам на списанном из какой-то провинциальной больнички микроавтобусе «УАЗ». Модификации, ласково обзываемой в народе «Ульянкой» или «буханкой». Списали «Ульянку» после верной двадцатилетней службы "Скорой помощью". По причине морального старения и физического состояния, несовместимого с требованиями автоинспекции. Если хотите знать мое искреннее мнение, место ей на свалке.

То есть купить для себя приличное авто ему вроде как денег жалко. А тут такой суперский портабль! Для секретаря. А может, подумал я вдруг с ревностью, Большой Дядька таким манером ухаживает за Милочкой?

Нет, лучше уж считать, что у богатых свои причуды, и это — одна из них. Только вот когда же он стал настолько расточителен, чтобы начать эти самые причуды претворять в жизнь?

— Недели не прошло, — разгадала Милочка (Людмила Фердинандовна, секретарь Большого Дядьки) мои мысли. — Завидуешь?

— Э, — сказал я неопределенно. — Э-э…

— Понимаю. Могла бы и не спрашивать, — с деланным сочувствием вздохнула Милочка и погладила мизинчиком боковую поверхность великолепной игрушки. Стараясь, однако же, не размазать свежий маникюр. Потом хитренько улыбнулась и сообщила: — Завидовать, молодой человек, дурно. Зависть разрушает душу и иссушает тело.

— Знаю. — Я протянул ей розовый бутон на длинном стебле.

— Ой, какое чудо! Филипп, ты меня балуешь. Возьми вазу сам. Она, кажется, на окне. Водичку плесни из кувшина.

Я немедленно исполнил требуемое.

Милочка — сама прелесть. Мадемуазель Обаяние. Уж её-то никогда не иссушала зависть или другие людские пороки, что очевидно — такая она румяная и свежая. Губки — вишенки, щёчки — персики. Посмотрит — как золотым империалом подарит. Ну, и всё остальное у неё по высшему разряду. С малюсенькой такой поправкой на классический идеал женской красоты. Топ-моделью ей не быть, наверное… да и слава Богу. Портить подобное совершенство диетами (а пришлось бы наверняка, чтобы добиться требуемой дурацкими модельными канонами «высушенности» наиболее привлекательных для нормального мужчины участков девичьего тела) — кощунственно и преступно. Кроме того, она не вышла ростом. Метр шестьдесят два — шестьдесят три. Как Венера Милосская.

Могу добавить — и в этом тоже.

С первого дня знакомства я облизываюсь на Милочку, как кот на сметану, но пока безрезультатно.

— С такими ноготочками тебе непременно следует побывать в кафе "Баскин Роббинс", — сказал я задушевно и поиграл бровями, подразумевая своё присутствие рядом. — Там все ревниво следят, какое мороженое кушает сосед, а значит, замечают и руки, порхающие над вазочкой.