Но женятся джентльмены на брюнетках   ::   Лус Анита

Так вот, когда к Генри посыпались все эти предложения, он очень обрадовался, подумал, что его известность докатилась и до Нью-Йорка. Он решил немедленно туда ехать и вступать во все, куда его приглашают. Конечно, ему пришлось взять с собой и меня. Когда я снова оказалась в «Ритце» – после всего, что мне пришлось претерпеть, живя семейной жизнью, – я поняла, что снова дышу полной грудью.

В первый же вечер в Нью-Йорке Генри отправился на банкет и сидел за одним столом с Эми Роттсфилд Рэнд, очень интеллектуальной дамой, которая однажды побывала в Китае и с тех пор почти ничего не слышит, Перси Гилкрист Сондерс, которая знаменита тем, что считает, будто правописание должно зависеть от произношения, и Честером Уэнтвортом Пибоди, который вечно рассказывает о своих наблюдениях за сусликами, а еще очень достоверно описывает все, что они делают. Встреча с такими знаменитыми людьми навела Генри на всякие мысли и на многое открыла глаза. Потому что, побеседовав с ними, Генри с удивлением обнаружил, что мозгов у него не меньше, чем у них. Это всегда происходит с людьми, которые из-за комплекса неполноценности боятся рот раскрыть. Ведь совершенно неважно, насколько неполноценен твой комплекс – в Нью-Йорке всегда найдешь очень известных людей, у которых мозгов ничуть не больше, чем у тебя.

Когда Генри вернулся домой после банкета, я заглянула к нему в спальню в новом розовом пеньюаре и наконец-то заставила его пообещать, что мы будем жить в Нью-Йорке, где наша жизнь будет в интеллектуальном плане гораздо более насыщенной.

А еще я записала Генри в клуб «Книга месяца»: там советуют, какую именно книгу следует прочесть в этом месяце, чтобы подчеркнуть свою индивидуальность. Организовано все просто замечательно, и пятьдесят тысяч человек каждый месяц читает одну и ту же книгу.

Потом мы сняли квартиру в новом доме на Парк-авеню, и я туда взяла только антиквариат – все самое старинное итальянское и одного из старых художников – Рембрандта. Вспомнить смешно – раньше я считала, что в интерьере должно быть много розового атласа и шелка. Но женщина, разбирающаяся в искусстве, признает только итальянский антиквариат. Так что если раньше я носила шифоновые пеньюары, отделанные страусовыми перьями, то теперь они у меня все из старинной итальянской парчи, которая раньше служила одеянием какого-нибудь средневекового папы римского, она такая чуть выцветшая и очень изысканная.

Когда мы обставляли детскую для «нашего мышонка», декоратор отыскал настоящую итальянскую колыбельку какого-то стародавнего века Только Дороти сказала, что итальянский мастер, когда ее делал, наверное, думал, если ребенок помрет, из колыбельки получится отличный гробик А еще Дороти боится, что дитя, которое будет в ней спать, вырастет мрачным меланхоликом. Все-таки иногда Дороти рассуждает вполне здраво, потому что, как оказалось, итальянский антиквариат ужасно действует на нервы, особенно в дождливые дни. Так что Дороти практически у нас живет – чтобы спасать меня от тоски, которую на меня нагоняет вся эта итальянская старина.

Наконец настало время «нашему мышонку» появиться на свет, и мы с Дороти отправились на ланч в «Ритц». После ланча Дороти собиралась пройтись по магазинам, а потом попить чаю «запросто». Она позвала меня с собой. Я обожаю ходить по магазинам и пить чай «запросто», но все-таки я решила, что лучше мне пойти домой. И когда под вечер я взяла наконец-то на руки «нашего мышонка», я почувствовала себя вознагражденной за все лишения.

Я позвонила Дороти, пившей чай, чтобы сообщить ей, что ребенок оказался мальчиком. Ничто так не трогает людские сердца, как история про женщину, прошедшую «Долиной невзгод» и вышедшую оттуда с младенцем на руках.