Бегство от страсти   ::   Картленд Барбара

Иногда она стыдила себя за такие предосторожности и все же знала — это не трусость, а понимание, что вокруг враги, что даже у стен есть уши и что малейший промах может привести к гибели не только ее саму, но и тех, кто, любя ее, дал ей приют.

— Мы что-нибудь придумаем, Мари, — сказала она наконец. — А пока я встану и оденусь.

Флер медленно допила кофе, наслаждаясь каждым глотком. Она давно уже не пробовала ничего подобного. Кофе был восхитителен. И печенье тоже. Как давно ей хотелось сладкого!

Мари раздвинула портьеры, и комнату залило полуденное солнце.

— Самолетов сегодня не было? Мари покачала головой.

— Ни одного. Но Фабиан побывал в деревне и рассказал мне, что эти дьяволы сбили вчера два самолета и один упал в поле в десяти милях отсюда. Наши побежали на помощь, но было уже поздно.

Храбрецы сгорели, один только уцелел, и немцы его забрали.

— Он сильно пострадал?

— Фабиан не слышал, но лучше уж оказаться в руках милосердного господа, чем сдаться на милость этих свиней.

Флер откинула волосы со лба. В тысячный раз она размышляла, было бы Люсьену лучше оказаться в плену или, как выразилась Мари, в руках милосердного господа.

После эвакуации британского экспедиционного корпуса из Дюнкерка по всей Франции ходили слухи о том, как страдали от голода и холода пленные. Но теперь — если только можно было верить таким рассказам — положение улучшилось и для пленных французов появилась возможность репатриации.

Правда, вернулось их так мало, что особенно надеяться не приходилось. Много разговоров, полно оптимизма, но и только. Может, лучше пусть уж будет все как есть.

Но как же трудно было в это поверить, вспоминая, что Люсьена сбили в начале сентября 1939 года, когда мир еще не осознал до конца, что начались новые военные действия и что последняя война, уничтожившая цвет европейских народов, никого ничему не научила!

В самом начале сентября! В памяти Флер отпечаталось то невероятное удивление, скорее изумление, чем боль, когда она узнала, что Люсьен погиб над линией Мажино.

Именно в этот момент между ней и матерью Люсьена растаял лед, рухнули все преграды. Они плакали вместе. Боль утраты объединила их так, как это не могло бы сделать ничто другое при жизни Люсьена.

Странно было вспоминать сейчас, как она поначалу боялась графини. Жизнь не подготовила ее к встрече с такой женщиной, как мать Люсьена.

Только познакомившись с графиней де Сарду, Флер смогла понять тайну, окружавшую ее собственную бабушку-француженку, в честь которой она получила свое имя, и уяснить себе, почему ее мать говорила о бабушке больше с уважением, чем с любовью.

Аристократия! Ни у кого из ее поколения, думала Флер, нет такого достоинства, выдержки, самообладания, как у этих женщин.

«Нам не хватает свободного времени, — сказала она себе однажды, — чтобы оставаться спокойными и изящными. Мы жадно пытаемся урвать все, что можем, лишь бы оно не досталось другому».

При этом она подумала о Сильвии — Сильвии с ее кровавыми ногтями, алыми» губами, наглым взглядом… О Сильвии, все утро слонявшейся по дому в дешевом затрепанном халате и старых стоптанных шлепанцах. Сильвия, неухоженная, растрепанная, иногда неумытая, но всегда ослепительно красивая, никого не оставляющая равнодушным к своей грубой, вульгарной, похотливой красоте.

Флер до сих пор содрогалась при воспоминании о тех днях, когда Сильвия впервые появилась у них в доме и как она потешалась над его убранством и перевернула все вверх дном, заполнив дом своим дерзким смехом, своими запачканными помадой окурками, своими буйными друзьями.

Невозможно было представить себе, чтобы человек мог позволить такой женщине занять место ее матери, и все же, несмотря на враждебность и горькую едкую ненависть, Флер могла понять своего отца и лишившее его рассудка увлечение.