Церковь на высоком берегу (Александр Меншиков, Россия)   ::   Арсеньева Елена

Аннотация: Жажда богатства – одна из самых сильных человеческих страстей. И одна из самых опасных. Потому что чаще всего приводит того, кто встал на путь наживы, к преступлению... Да, имена многих – к примеру, конкистадора Эрнандо Кортеса, обворожительной маркизы-отравительницы Мари-Мадлен де Бренвилье, пирата Генри Моргана, любимца Петра Великого Александра Даниловича Меншикова – записаны на скрижалях истории. Но эти люди шли к своему богатству по трупам, а потому их страдания не вызывают сострадания. Что, наверное, закономерно. Наверное...

---------------------------------------------

Елена АРСЕНЬЕВА

ЦЕРКОВЬ НА ВЫСОКОМ БЕРЕГУ

(Александр Меншиков, Россия)

В октябрьский день 1729 года на высоком берегу сибирской реки Сосьвы, на самой окраине Березова, стоял высокий немолодой человек в простой крестьянской одежде и смотрел, как недавно взошедшее солнце красит лучами светлые, свежеошкуренные бревна, из которых сложена новая церковь. Строительство ее было только что закончено, и можно сказать, что всю работу сделал этот человек сам. Ну разве что сын ему помогал через силу, да солдаты-охранники, да кое-кто из местных, русских поселенцев и самоядов [1] , приобщился. Но больше всех старался он, и вот теперь, когда дело было завершено, он чувствовал и радость от окончания богоугодного труда, и некоторую растерянность (что делать дальше, чем жить теперь?), и тихий, даже от самого себя скрываемый страх. Потому что, еще когда только прибыл он в Березов, местная самоядская колдунья нагадала, что жить ему осталось немного – вот выстроит церковь, и тогда сразу… Церковь достроена, значит, и век измерен?

Впрочем, сейчас о таком возвышенном деле, как смерть, думать было особо некогда. Человека, стоящего на обрыве, влекли куда более земные заботы. Плотники пришли за расчетом, он должен отдать им обещанное копейка в копейку. Никак нельзя обжулить, когда речь о Божьем храме идет!

Он сунул руку в карман армяка и вынул малую горсть денег. Серебряные монеты редко попадались среди медяков. Он все их тщательно счел: вышло ровно, и больше у него ни копейки, ни грошика не оставалось. Сжал кулак – и вдруг усмешка мелькнула на его губах. В кулаке сейчас помещалось все богатство его – человека, который прежде не то что медяки и серебро – золото из горсти в горсть пересыпал, как дитя малое песочек, тысячи и десятки тысяч разбрасывал, не считая, а драгоценные камни в злато оправлял и не только на пальцы нанизывал, но и вместо пуговиц на камзоле нашивал. И ходил он тогда не в латаном, худом армячишке, а в шелках да бархатах, и волосы его были не седыми, не в скобку грубую остриженными, а прятались под шелковистым вороным париком, и лицо не скрывалось в усах и бородище, а было чисто выбрито. Он чуть не первым в России начал бриться, приноравливаясь под нравы Иноземной слободы, столь милые сердцу молодого государя Петра Алексеевича. Он и сам был молод, нет – юн тогда, этот человек, стоявший сейчас на берегу Сосьвы…

Тогда его звали просто – Алексашка, теперь кликали просто – Данилычем, и между двумя прозваниями как-то незаметно укладывалась иная жизнь, в которой его звали Александром Даниловичем Меншиковым.