Дева в голубом   ::   Шевалье Трейси

Настаивать было бы невежливо, так что и мне приходилось возвращаться к английскому, пока предмет не будет исчерпан; затем, после паузы, я вновь заговаривала о чем-то другом по-французски. В общем, получилось нечто вроде светской дуэли; по-моему, ей доставляло скрытое удовольствиe демонстрировать, насколько ее английский лучше моего французского. Судя по всему, к пустой болтовне Шанталь вкуса не испытывала, за какие-то десять минут она высказалась по поводу событий в самых горячих точках планеты — Боснии, Израиле, Северной Ирландии, — а когда выяснилось, что на достойном уровне поддержать этот разговор я не могу, презрительно фыркнула.

И Оливье, и Шанталь ловили буквально каждое слово Рика, меня же едва слушали, хотя в отличие от него я старалась говорить с хозяевами на их родном языке. Вообще-то терпеть не могу сравнивать себя с Риком — в Штатах мне это и в голову бы не пришло.

Уехали мы под вечер, обменявшись с хозяевами поцелуями и пообещав на прощание пригласить их к себе в Лиль. «Вот веселья-то будет», — подумала я. Когда дом скрылся из виду, я стащила с себя насквозь промокший от пота жакет. В Штатах было бы не важно, видят друзья пятна у меня на руках или нет. Правда, будь мы в Штатах, никакого псориаза у меня бы не было.

— Славная пара, правда? — начал Рик наш обычные обмен мнениями.

— Они не прикоснулись ни к вину, ни к цветам.

— Да, но ведь у них целый винный погреб. Классный дом.

— Знаешь, я как-то не задумывалась об их материальном преуспевании.

Рик искоса посмотрел на меня:

— Похоже, тебе там не понравилось, малыш. Что-нибудь не так? Что именно?

— Не знаю даже. Просто мне кажется… просто мне кажется, что я здесь чужая, вот и все. У меня не получается говорить с людьми, как в Штатах. За все время, что мы во Франции, единственным человеком, с кем мне удается поддерживать более или менее связный разговор, стал, если не считать мадам Сентье, Жан Поль, впрочем, и это нельзя назвать нормальной беседой. Скорее уж пикировка, скорее…

— Кто такой Жан Поль?

— Библиотекарь в Лиле, — как можно небрежнее бросила я. — Он помогает мне разобраться с генеалогией. Сейчас он уехал, — добавила я ни к селу ни к городу.

— И что же вы там вдвоем накопали?

— Да немного. Кое-что сообщил мой швейцарский кузен. Знаешь, раньше мне казалось, что чем больше знаешь о своей французской родословной, тем легче здесь жить, но теперь я вижу, что это не так. Во мне все еще видят американку.

— Так ты и есть американка, Элла.

— Да знаю я, знаю. Но неплохо бы хоть чуть-чуть перемениться, пока я здесь.

— А зачем, собственно?

— Зачем? Затем… затем, что иначе я слишком бросаюсь в глаза. В людях хотят видеть нечто привычное, хотят, чтобы они походили на других. К тому же на тебя неизбежно оказывает воздействие окружающая обстановка, люди, их образ мышления, язык. Все это меняет тебя, хотя бы немного.

Рик выглядел явно озадаченным.

— Но ведь ты — то, что ты есть.

Он сменил полосу движения, да так внезапно, что следующие за нами машины возмущенно засигналили.

— Тебе совершенно нет нужды меняться ради кого-то.

— Я не то имею в виду. Речь идет скорее об адаптации. Ну как бы это объяснить? Скажем, в здешних кафе не подают кофе без кофеина, стало быть, приходится либо пить поменьше настоящего кофе, либо не пить вовсе.

На работе секретарша варит мне кофе без кофеина.

Рик…

Я умолкла и досчитала до десяти. Похоже, он нарочно не желал понимать меня, придавая моим метафорам буквальный смысл.

— А я думаю, тебе будет гораздо проще, если ты выбросишь все это из головы, адаптацию и все такое прочее. Тогда люди будут воспринимать тебя такой, какова ты есть.

— Может, ты и прав.

Я посмотрела в окно. Сам-то Рик умеет выглядеть своим в любой компании, не прилагая никаких усилий. Это как его прическа, она выглядит так естественно, что никто не обращает внимания, не находит странной.