Дитя лета   ::   Райс Луанн

Возня с бумагами сопровождала Патрика, как верный пес, была его постоянным спутником. Это дело стало для бывшего полицейского сизифовым камнем, и он никогда – даже после того, как из-за этого дела возникла угроза его собственному браку, даже когда эта угроза успешно осуществилась, даже теперь, после ухода в отставку, – не переставал толкать его вверх по склону горы.

Фотография Мары. По-прежнему у него на столе. Он привык держать ее рядом с кроватью как напоминание о том, что нужно делать, проснувшись поутру. Взглянуть на милую девушку с раздирающей душу улыбкой и смеющимися глазами. Правда, теперь фотография уже была не нужна. Ее лицо запечатлелось в его душе. Он знал его наизусть, как другие мужчины знают и помнят лица подруг, жен, возлюбленных….

Видно, это навсегда, подумал он, вылезая из постели в пять тридцать утра и с трудом припоминая, что ему приснилось: снова какие-то пятна крови на кухонном полу, паутина неоновых узоров, проступивших под люминолом, определяющим наличие крови, струйки, капли… А еще во сне было произнесено по буквам имя убийцы. Но по-латыни, Патрик не разобрал. А потом, кто сказал, что ее убили? Ведь тело так и не нашли.

Он протер глаза, поставил кофе, натянул шорты и трикотажную рубашку. Утренний воздух веял холодком; с вечера прошел холодный фронт, сильная гроза сотрясала доски и загнала Флору под кровать. Теперь черный Лабрадор вился у его ног и преданные блестящие глаза сияли в предвкушении морской прогулки.

Высунув голову на палубу, Патрик втянул соленый воздух. Утренняя звезда мерцала на восточном небе, где только что взошедшее солнце окрасило темный горизонт оранжевым сиянием. Его рыбацкая лодка длиной тридцать два фута – называлась она «Вероятная причина» – покачивалась на волнах. После развода Патрик поселился на ее борту. У Сандры на Милл-Лэйн был дом. Все складывалось превосходно, вот только лодочная стоянка грозила стать кондоминиумом. Скоро всю Новую Англию превратят в одну большую деревню, в кондоминиум… и Патрику придется убираться отсюда прочь и искать новое место для стоянки.

Услышав шаги по гравию, он оглядел берег. По песчаной полосе парковки приближалась тень. Флора зарычала. Патрик потрепал ее по голове, затем спустился вниз, чтобы наполнить свежим кофе две кружки. Снова поднявшись на палубу, он увидел, как Флора на сей раз уже приветливо помахивала хвостом, глядя на человека, стоящего на пристани. Анжело Назарена.

– Можешь ничего не говорить, – сказал Патрик, – ты учуял запах кофе.

– Нет, – ответил Анжело, – просто я рано встал и наткнулся на газету, и подумал, не составить ли тебе компанию, чтобы ты не напился или каких других глупостей не наделал. Завтра ведь самый долгий день в году, уже статьи пошли… – В одной руке он держал «Хартфорд Курант», другой, ступив на борт, взял тяжелую синюю кружку с кофе.

– Я больше не пью, – сказал Патрик. – Ему одновременно и хотелось и не хотелось прочесть статью. – Сам знаешь. А потом, я вообще с тобой не разговариваю. Ты продаешь мой док.

– И на этом делаю миллионы, – весело хмыкнул Анжело. – Когда мой дедушка купил эту землю, она считалась дерьмовой, бросовой – у железнодорожного моста, рядом с болотом, вонючим, как гнилые моллюски. Но он был смышленый, мой дед, и сообразил, что место у воды – это чистое золото. И мне выгода. Хороший кофе.

Патрик не ответил ему. Он в упор глядел на фотографию Мары на первой странице газеты. Фотографию, сделанную в розовом саду ее бабушки, в десяти милях отсюда, рядом с красивым, крытым серебряной крышей домом в Хаббардз-Пойнт. Камера уловила блеск ее глаз – трепет, радость, тайну, которую она, казалось, всегда хранила в себе.