Формула неверности   ::   Кондрашова Лариса

Прошло три месяца с тех пор, как Михаил уехал со своими коллегами из службы спасения Министерства по чрезвычайным ситуациям на Ближний Восток, и уже через пару недель Таня всякий раз бросалась к телевизору, услышав в новостях сообщение о какой-нибудь группе, вернувшейся из очередного опасного района. И в очередной раз ее ожидания оказывались тщетными.

Прежде она не представляла себе, как медленно течет время для людей одиноких. Вернулась с работы, а дома — никого. День за днем.

Внезапно прозвучавший в тишине пустой квартиры телефонный звонок испугал Таню. Она едва не выронила чашку с бульоном — согласно этикетке, «Быстросуп с шампиньонами», — такой у нее был сегодня ужин.

Не потому, что у нее не было денег на что-то более существенное. Просто надо хоть изредка есть горячее, а готовить для одной себя было неохота.

— Ждешь? — спросил в трубке незнакомый мужской голос.

— Кого? — искренне удивилась она.

— Карп возвращается, не слышала?

Карп! Так зовут Михаила Карпенко — ее бывшего мужа — друзья. Но почему вообще она должна отвечать на подобные вопросы чужих людей? Лучше уж — вопросом на вопрос, испытанный метод.

— Кто вы такой?

— Один знакомый, которому Карп поручил тебя опекать.

Чего только эти мужчины не придумают!

— Интересно же вы меня опекали, что я об этом даже не догадывалась.

— Тебе и не надо было догадываться.

— А мы с вами на ты?

— Не знаю, как вы, а я на ты. Сегодня я сдаю смену. Так что прощай, детка!

— И все-таки я вас не знаю!

— Вот и хорошо, значит, обошлась своими силами. Обошлась? В каком смысле — смогла разрушить все, что имела, без посторонней помощи?

Огромный коттедж на два хозяина, и Таня — одна на все его половины. То есть во второй живет подруга сестры. Как раз сейчас она в санатории.

Таня села в кресло и прикрыла глаза. В тишине, нарушаемой лишь вздохами отвергнутого хозяйкой Черчилля, за закрытыми веками стали оживать картины минувшего.

Татьяна с Мишкой сидели в ресторане, вдвоем за столиком. Почему-то в этом огромном зале столики были только четырехместные. Мишке пришлось заплатить официантке, чтобы к ним никого не подсаживала. Теперь вот сидели одни и не сводили глаз друг с друга.

Хорошо хоть, посадили их в самом конце зала, возле окна, и при желании можно было представить себе, что они одни не только в ресторане, но и вообще на планете. Мысленно щелкнули в голове переключателем, и исчезли посторонние звуки, чужие лица…

Это отключение так им удалось, что официантка, стоявшая перед ними, уже дважды тщетно вопрошала:

— Горячее нести?

Клиенты не обращали на нее внимания. Влюбленные. Их сразу видно.

Официантке было немного обидно. Она обслуживает вот таких, еще совсем зеленых, бегает перед ними с подносами, а они смотрят сквозь нее, точно не видят… Да и в самом деле не видят. Только друг от друга глаз отвести не могут.

Парень — ему на вид двадцать с небольшим, но уже чувствуется, самостоятельный, и денег на ресторан не у родителей выпросил, заработал, в этом официантка тоже, слава Богу, научилась разбираться — прямо млеет от сидящей рядом девчонки. Та помоложе будет. Лет девятнадцати.

«Восемнадцати», — поправила бы Таня, если бы могла подслушать мысли официантки.

Глаза у Мишки хмельные, но вовсе не от алкоголя, они-то и не выпили ничего. От любви хмельные…

Их потянуло друг к другу с первой минуты. С того самого дня, когда Таня проспала — сестра Маша, с которой они вместе жили, ушла совсем рано, разбудила ее, наказав:

— Смотри снова не засни!

И Таня, конечно, заснула, а когда, что называется, продрала глаза, до начала первой пары в институте оставалось всего полчаса. Она уже не успевала ни поесть, ни накраситься, только сумку с учебниками схватила. Одна надежда была на такси, ради чего пришлось тронуть свой неприкосновенный запас.

Она выскочила из дома и стала голосовать. Тогда-то Мишка ее и подобрал. Остановился рядом в своем зеленом старом-престаром «мерседесе».