По закону подлости   ::   Серова Марина

Отвернувшись, я поставила чашки на журнальный столик и, не поворачиваясь, объявила, что мы с ним еще не доругались, что он еще не до конца выслушал мое мнение о своей жалкой персоне и что вообще, в конце концов…

В этот момент я повернулась и чуть не плюнула с досады: он опять разделся и уже залез под простыню.

Ну, что это такое?! Никакого понимания момента и сплошной прагматизм! Ну как можно поругаться с таким дураком? Вот и я не знаю!

Я села в кресло, заложила ногу на ногу, закурила и привела чувства в норму.

Увидев, что я страдаю молча и в одиночестве, Володька тоже закурил и начал бубнить что-то успокаивающее, но я его прервала.

— Ну и куда вы едете со своей благоверной? — жестко спросила я, беря чашку в руку.

— К северным оленям, — печально ответил Володька и вздохнул два с половиной раза. — В город Архангельск, у нее там родители живут.

— А ты себе на уме, майор! — съехидничала я. — Нашел себе жену из такой далекой Тмутаракани, чтобы тещу реже видеть? Стратег, блин!

Видя, что гроза пронеслась мимо, Володька привычно закатил глазки и затянул свою любимую песню.

— Я ее нашел, скажешь тоже! — хмыкнул он и вытер пальцем под носом. — Я еще не совсем сбрендил, Тань. Это она меня нашла, а я вовремя и не понял этого.

— Перестань хныкать, опер! — прервала я его разглагольствования. — Ты виноват во всем! Я обижена, и тебе нет прощения. Ты спер, похитил, тиснул, умыкнул — короче, стибрил — у меня возможность полноценного отдыха. В тот самый момент, когда я собралась наконец-то по-человечески отдохнуть от забот, ты выдернул у меня мужчину, себя то есть, и жизнь стала пресной и бессодержательной. О, горе мне, несчастной!

— А-а-а, — робко заблеял Володька и начал быстро дотягивать свою сигарету.

Я с интересом посмотрела на него.

— Что вам еще, юноша? — равнодушно спросила я. — Какое еще горе вы хотите мне причинить?

— А не могу ли я хоть как-то загладить свою вину? — спросил Володька и загасил окурок в пепельнице.

— Полностью исключено! — отрезала я, допила свой кофе и посмотрела на часы. — Прошло всего пять минут, а я подумала, что уже все двадцать.

Володька посмотрел на свою потушенную сигарету, потом на пачку, лежащую на полу.

— Что ты имеешь в виду, говоря про загладить? — с трагической горечью в голосе спросила я и со стуком поставила свою чашку на столик. — Можно ли загладить обиду от такого оскорбления?

— Я попробую, Тань, — проникновенно сказал Володька и честно заморгал глазами.

Грустно усмехнувшись, я безнадежно махнула рукой, встала, подошла и легла с ним рядом, отвернувшись носом в сторону.

— Не мешай мне страдать, мерзавец, — тихо сказала я, хотя он еще и не начинал пытаться, и тяжело вздохнула.

Володька тоже вздохнул и начал заниматься заглаживанием своей вины.

У него это получилось, как всегда, неплохо, и через полтора часа я уже полусонно смотрела, как он снова начал одеваться, а мои мысли потекли уже совсем в ином русле и в более хорошем настроении.

— Ты разве не проводишь меня до машины? — спросил Володька, застегивая пуговицы на рубашке.

— Ни-ко-гда! — отчеканила я, гордо вскинув голову. — Никогда больше этого не будет! По крайней мере сегодня! И не надейся.

— Как скажешь, Татьяна, — печально отозвался Володька и грустно продолжил застегивание.

Я перевернулась на спину.

— Тоже, что ли, мне уехать? — подумала я вслух, обращаясь к потолку. — Умотать бы куда-нибудь в сторону, противоположную от тебя.

— В Мурманск? — попытался неуклюже догадаться Володька, но я уже увлеклась новой идеей.

— А идите вы куда подальше со своим северным сиянием! Я поеду на юг. В Сочи или в Туапсе! А почему бы и нет?

Я села на диване и вспушила волосы.