Петербургские лабиринты   ::   Езерская Елена

И поподробнее…

* * *



Утром, спустившись в столовую, Ольга застала уже сидевших за столом Корфа и Анну. И вид этой райской идиллии ее разозлил. Корф пребывал в прекрасном расположении духа и читал газету, точно какой-нибудь бюргер, между глотком кофе и ложечкой овсянки. Анна сидела по левую руку от него — соглашалась и кивала, словно добропорядочная жена и мать семейства. И такое между ними царило единодушие!

— А вот еще история, — Корф перевернул страницу «Утреннего вестника». — «Старуха Загряжская услышала, что в чей-то дом ночью воры залезли. Она и велела дворнику купить балалайку, чтоб тот всю ночь играл и пел».

— Песней воров отпугивать? — не смогла сдержать улыбку Анна. — Чудная барыня, однако!

— Это еще не все, — кивнул Владимир. — Читаю дальше: "Ночь, мороз стоит трескучий, дворник побренчал, побренчал да и спать пошел. А старуха среди ночи просыпается, слышит — тишина, крик подняла страшный. Дворня прибежала, дом осмотрели — никого, а Загряжская им кричит: «Если воров нет, почему дворник не веселится? Надо, чтоб веселился!»

Анна рассмеялась, и смех был очаровательным — разлился колокольчиком с ясным, до хрустального чистым звуком. Корф смотрел на нее влюбленными глазами и ничего вокруг не замечал. Ольга подошла к нему и коснулась ладонью его лба — Владимир не успел избежать неожиданности этого жеста.

— Хорошо ли вы чувствуете себя, мой друг? — участливо спросила Ольга. — Я весьма обеспокоена состоянием вашего здоровья. Вы вчера весь день пробегали по морозу, не простудились ли?

— Спасибо за завтрак, Владимир Иванович, — сухо сказала Анна, вмиг перестав смеяться, и поднялась из-за стола. — Простите, но я вас оставлю, у меня репетиция, мне надо торопиться в театр.

— Кто позволил вам вмешиваться? — зло сказал Корф, скомкав газету и в раздражении швырнув ее на пол.

— Вы так утомились вчера, — ласково сказала Ольга. — Я места себе не нахожу, все думаю: здоровы ли, не устали.

— Места не находите? Кажется, вчера я точно указал вам его — отправляйтесь в свою комнату и не смейте выходить из нее вплоть до моего особого распоряжения! Завтрак вам Полина принесет. Вон! Подите вон! — страшным голосом произнес Корф, срывая с шеи льняную салфетку.

Ольга недобро улыбнулась и, гордо вскинув голову, ушла…

* * *



После репетиции Анна зашла в знакомую кондитерскую. Она любила сладкое, и ей не хотелось сразу идти домой.

В театре Оболенский встретил Анну с радостью и торжественно представил своему помощнику. Шишкин расплылся в умильной улыбке и принялся нахваливать ее красоту, твердя бесконечное «шарман, шарман». А когда Оболенский ушел, дав указание порепетировать сцену из трагедии «Эдип в Афинах», принадлежащей перу Владислава Александровича Озерова, старинного приятеля его отца и завзятого классициста, Шишкин как будто потерял к ней интерес.

Анна пыталась понять, в чем причина столь резкой перемены настроения ее репетитора, но Шишкин был мрачен и долго молча сидел на стуле в дальнем углу класса, сосредоточенно грызя ноготь правого мизинца и пристально оглядывая Анну с головы до ног.

— Я вижу сомнение в ваших глазах, господин Шишкин, — наконец, прервала затянувшуюся паузу Анна.

— Однако вы проницательны, — с деланной печалью кивнул тот.

— И что же вас так смутило во мне?

— Вы — хрупкое, бледное существо, — Шишкин встал и подошел к Анне, как будто подкрался. — Ваша краска — невинность, ваше амплуа — беззащитность. Боюсь, вы не созданы для трагедии.

— Но Сергей Степанович…

— Князь находит таланты, но шлифую их я! Алмаз требует твердой руки опытного мастера.

— И что же во мне, вам кажется, нуждается в огранке и оправе? — удивилась Анна, отстраняясь от слишком близко подобравшегося к ней Шишкина.