Последний порог   ::   Мерфи Уоррен

Потом голову вываривали до тех пор, пока не подергивались пленкой глаза, и обнажившееся мясо не становилось молочно-белого цвета. Тем временем тушу спускали вниз, где человек с гидравлическими ножницами срезал копыта и швырял их в дыру в полу; из туши вытекали последние струйки крови.

Далее очередной член братства Больших ребят бесцеремонно влезал в брюхо туши двумя руками и единым махом, словно “джекпот” в партии покера, извлекал оттуда кишки — и сбрасывал их в проходящий рядом оцинкованный желоб.

Еще одна машина сдирала шкуру — так, что на ленте оставался лишь покрытый мясом скелет, который и занимал соответствующее место в холодильнике.

А О’Доннел тем временем разговаривал с Винни.

— Большой Вин? Привет, это Пит.

— А-а, ну чего там у тебя? — голос Винни грохотал так, что казалось, будто кто-то поет басом в угольной шахте. Росту в Винни Энгусе было пять футов и восемь дюймов, но все называли его Большой Вин — из-за его голоса.

— Именно то, что ты хотел, Вин.

Личная жизнь Питера О’Доннела не сложилась. Он был разведен, его дети не любили разговаривать с ним, его бывшая жена тоже не любила с ним разговаривать, и поэтому любую беседу, прежде чем добраться до сути, О’Доннел начинал с длинной преамбулы. Из-за чего все остальные не любили с ним разговаривать тоже.

— То, что я хотел? — переспросил Энгус, с шумом высасывая вторую за последний час банку пива.

— Да, именно. Что тебе было нужно?

— Мне было нужно две тонны ребрышек, две — вырезки... две — бочков, две — окорочков. Шкура — тоньше, мяса — больше.

— Могу устроить — кроме окороков. Их — только одну тонну.

— Мне нужно две.

— Брось, Вин. Их сейчас никто не берет. Одну — с нашим удовольствием.

— Две, — сказал Энгус.

— Да бога ради, твои окорока уже дышат на ладан! Брось. Бери одну.

Смех, который издал Большой Вин, напоминал звук топора, которым пытаются срубить железное дерево.

— Ладно, забудь про окорока, — сказал он. — Я беру остальное.

— Значит, две — ребер, две — вырезки, две — бочков, — повторил О’Доннел, записывая.

На другом конце Винни Энгус положил трубку, видимо, считая дискуссию об окороках законченной.

Как раз в эту минуту на хьюстонской хладобойне из освежеванной туши вырезали последний кусок предназначавшегося ему мяса. Человек, производивший эту операцию, настолько привык к белому облачку собственного дыхания, постоянно висевшему перед ним, что вечерние поездки домой с работы неизменно дарили ему несколько неприятных минут — садясь за руль, он вдруг пугался, что умер, поскольку переставал видеть свое дыхание.

И этот самый человек сделал на туше шесть глубоких надрезов, а затем передал ее осоловелого вида партию, который ткнул тушу ножом, снял оставшийся кое-где слой жира, ощупал ребра, не переставая при этом переминаться с ноги на ногу.

Наконец, удовлетворившись, видно, качеством надрезов, он извлек из кармана штемпель — и вскоре освежеванная и снабженная надрезами туша была покрыта пурпурными эмблемами, на которых стояло: “Министерство сельского хозяйства. Соединенные Штаты Америки”.

* * *



Две недели спустя Винни Энгус, оставив свой отделанный деревянными панелями и лишенный окон кабинет в полуподвальном этаже собственного дома в Вудбридже, штат Коннектикут, уселся в недавно приобретенный седан “Монте-Карло”. С этой машиной у Винни была связана крепнувшая надежда, что остатки хорошего вкуса позволят ему и дальше от души ненавидеть ее.

Купить ее заставила Винни жена, дабы показать соседям, что они с супругом шагнули еще на одну ступеньку общественной лестницы после того, как в Милфорде, на самой окраине Уэст-Хейвена Винни открыл новый мясной ресторан “Стейк-Хаус”.