Спящая Анжель   ::   Дубчак Анна

— Так что вы потеряли, Елизавета Петровна?

Прокурорша подняла на нее свои черные, как засохшие чернильные пятна, глаза, и рот ее, некрасивый и слабый, приоткрылся, показывая мелкие зубы. Казалось, она сейчас заплачет.

— Я потеряла, голубушка, вкус к жизни. Знаете, как это бывает при насморке: ешь икру, а вкуса не чувствуешь. Вы понимаете меня? — Она состроила страдальческую мину.

Берта быстро взглянула через плечо Воронцовой в сторону двери, за стеклом которой расплывалось сине-красным пятном ее произведение, и пожалела, что за неделю упорной работы над портретом ей так и не удалось поймать вот этот жгучий и отчаянный взгляд этой страшной женщины.

— Привет, принц! Сегодня, как ты помнишь, пятница. Я только что от прокурорши.

Решено — ни в какую Германию я не еду. Я — полная бездарь, так отвратительно я еще никогда не работала. Не вижу за цветом и фактурой живого человека. Понимаешь, я убила ее.

Несколькими мазками погасила в ней жизнь.

Предлагаю прокутить эти шальные деньги. Ты согласен? Занят? Интересно, чем же? Ну хорошо, подъезжай к семи. Я за это время успею охладить шампанское и приготовить что-нибудь для твоего растущего организма. Жду.

Целую.

Берта вышла из кабинки телефона-автомата грустной. Золотой августовский полдень растопил асфальт, оранжевые цветы на клумбах бульвара так и манили к себе. Берта вырвала из горячей и рыхлой, недавно, видно, политой земли несколько упругих стеблей и сунула цветы в бумажный пакет, уже набитый яблоками и сливами. Город, казалось, вымер.

Все попрятались в квартиры с кондиционерами. Не слышно было даже мух. Ленивые, сиренево-перламутровые голуби медленно прохаживались под сверкающей сетью фонтанных струй.

В машине было душно. Берта кинула пакет с фруктами на заднее сиденье и тут же услышала вскрик. Она обернулась и встретилась взглядом с девчонкой. Черноволосая, с яркими, как вино «Изабель», губами, большими темными, но какими-то затуманенными глазами, она, казалось, сладко спала в этой духоте. А теперь, разбуженная брошенным пакетом, сидела, потирая ушибленный лоб, и приходила в себя.

— Ты кто, радость моя? — Берта не знала, что и сказать. Нормальные люди в таких случаях вытряхивают таких вот девчонок из машины и отводят в милицию. Но Берта себя нормальной не считала давно, поэтому, усевшись поудобнее на сиденье и почти вывернув при этом шею, принялась разглядывать девочку, в душе восхищаясь ее белой кожей, нежными пухлыми плечами, с которых, как лепестки пиона, слетали розовые оборки платья.

— Никто, — голос у девочки был совсем детский и тонкий.

— У тебя что, имени нет?

— Есть. У каждого человека есть имя. Меня зовут Роза.

— Понятно. А меня в таком случае — Лилия.

— Ну, тогда Эсми.

— Боже, а это еще откуда?

— Эсмеральда, если проще. «Собор Парижской Богоматери» читали?

— Читали. Эсмеральда, значит. А может, все-таки Катя или Маша?

Девочка брезгливо поморщилась:

— Терпеть не могу этих Маш и Кать — пять штук на миллионы километров пространства.

Тоска. Никакой фантазии.

— Послушай, Роза или как там тебя, Фиалка, зачем ты забралась ко мне в машину?

— Устала.

— Ты много работала?

— Может быть.

— И что же мне с тобой делать?

— Можно ваших слив и яблок?

Берта предложила:

— Детка, ешь хоть все! А хочешь, поедем ко мне в гости? У меня сегодня праздник.

— Праздник — это хорошо, — протянула девчонка.

— А сколько тебе лет? Уж прости, что я спрашиваю.

— Пятнадцать.

— Ну что, поехали?

— Поехали, — Эсмеральда съела сливу и выплюнула косточку себе на ладонь, потом потянулась и принялась за яблоко.

— Зачем вам столько шампанского? Вы ждете гостей?

— А ты разве не гостья?

— Согласна, тем более что шампанское я очень люблю.